Чернильное сердце

Функе Корнелия

Баста обернулся, как ужаленный. Молниеносным движением Сажерук просунул руку сквозь решётку и вложил записку в ладонь Мегги.

– Чёрт! – выругался Баста. – Только попробуй ещё раз, я тебе… – Он повернулся как раз в тот момент, когда пальцы Мегги сжимались вокруг клочка бумаги. – Смотри-ка, записка!

Мегги изо всех сил сжимала кулак, но Баста без труда разогнул её пальцы. Потом он уставился на крошечные буквы, написанные её матерью.

– А ну, читай! – рявкнул он и ткнул ей в лицо записку.

Мегги отрицательно покачала головой.

– Читай! – Баста

угрожающе понизил голос. – Или хочешь получить на морде такой же красивый узор, как у этого твоего дружка?

– Да прочти уж, Мегги, – сказал Сажерук. – Этот подонок и так знает, что я без хорошего вина жить не могу.

– Вина? – Баста расхохотался. – Ты просил девчонку раздобыть тебе вина? А где ж она его возьмёт?

Мегги смотрела на записку. Она запоминала каждое слово, пока не выучила все наизусть. «Девять лет – это очень много. Я каждый год отмечала твой день рождения. Ты ещё красивее, чем я себе представляла».

Она услышала смех Басты.

– Да, это на тебя похоже, Сажерук, – сказал он. – Ты надеешься утопить свой страх в вине. Но для этого тебе сейчас и целой бочки не хватит.

Сажерук пожал плечами.

– Попытка не пытка, – сказал он.

Наверное, при этом у него был слишком довольный вид. Баста нахмурился и пристально посмотрел в испещрённое шрамами лицо.

– С другой стороны, – медленно произнёс он, – ты всегда был хитрой лисой. Не многовато ли тут букв для бутылки вина? Как ты думаешь, милашка? – Он снова сунул записку Мегги под нос. – Ты мне сама её прочтёшь или пойти показать Сороке?

Мегги выхватила записку так быстро, что успела спрятать руку за спину, а Баста ещё смотрел на свои пустые пальцы.

– А ну отдай, маленькая стерва! – зашипел он в ярости. – Давай сюда записку, а то я тебе пальцы вместе с ней отрежу.

Но Мегги отступила на шаг и прижалась спиной к решётке.

– Нет! – крикнула она и одной рукой вцепилась в прутья у себя за спиной, а другой прижала к ним записку.

Сажерук смекнул сразу. Она почувствовала, как он вытянул бумажку из её пальцев.

Баста так ударил её по лицу, что она стукнулась головой о решётку. Кто-то сзади погладил её по волосам. Оглушённая, она обернулась и увидела прямо перед собой лицо матери. «Сейчас он заметит, – подумала она, – сейчас он обо всём догадается». Но Баста смотрел только на Сажерука, который из-за решётки размахивал у него перед носом запиской, как червяком перед голодной птичкой.

– Ну как? – Сажерук отступил на шаг в глубь камеры. – Зайдёшь ко мне или будешь дальше драться с девочкой?

Баста застыл на месте, как ребёнок, которому вдруг ни с того ни с сего дали затрещину. Потом он схватил Мегги за локоть и подтащил к себе. Девочка почувствовала на горле прикосновение чего-то холодного. Она и не видя догадывалась, что это.

Её мать вскрикнула и ухватилась за Сажерука. Но он только выше приподнял записку.

– Я так и знал! – сказал он. – Ты трус, Баста. Легче приставить ребёнку нож к горлу, чем зайти ко мне сюда. Вот если бы с тобой был Плосконос – широкая спина и здоровые кулаки, – тогда другое дело, но его здесь нет. Ну, заходи же,

у тебя ведь нож! А я с голыми руками – и мне их, как ты знаешь, всегда было жалко на драки.

Мегги почувствовала, как разжимаются руки Басты. Клинок уже не впивался ей в кожу. Она сглотнула и потрогала горло. Ей казалось, что на руке должна остаться кровь, но крови не было. Баста отпихнул её с такой силой, что девочка покачнулась и упала на сырой каменный пол. Потом он сунул руку в карман и извлёк оттуда связку ключей. От ярости он задыхался, как будто перед этим долго и быстро бежал. Дрожащими пальцами он вставил ключ в замочную скважину.

Сажерук наблюдал за ним с невозмутимым видом. Он кивнул матери Мегги, чтобы она отошла от решётки подальше, и сам отступил на несколько шагов с изяществом танцора. По лицу его нельзя было понять, боится он или нет, только шрамы выступали на коже ярче обычного.

– Это что такое? – сказал он, когда Баста вошёл в камеру, наставив на него нож. – Убери эту штуку. Если ты меня убьёшь, ты испортишь Каприкорну все удовольствие. Вряд ли он тебе это простит.

Да, он боялся. Мегги слышала это по голосу. К тому же он говорил слишком быстро.

– Зачем же убивать? – прошипел Баста, закрывая за собой дверь камеры.

Сажерук отступил к каменному саркофагу.

– А, ты решил добавить мне узоров на лице? – Он говорил тихо, почти шёпотом. Но теперь в его голосе было что-то новое: ненависть, отвращение, ярость. – Не думай, что это будет так же просто, как в прошлый раз, – проговорил он. – Я с тех пор выучился кое-чему полезному.

– Да что ты говоришь? – Баста стоял уже в шаге от него. – Чему бы это? Твоего друга огня здесь нет, так что он тебе не поможет. И даже твоя вонючая куница далеко.

– Я имел в виду слова! – Сажерук прикоснулся к саркофагу. – Я тебе не рассказывал? Феи научили меня насылать проклятие. Они пожалели меня за исполосованное лицо, они знают, как плохо я умею драться. Я тебя проклинаю, Баста! Клянусь костями мертвеца в этом гробу. Бьюсь об заклад, там давно уже лежит не какой-то священник, а один из тех, кто попался вам в руки и исчез, правда?

Баста промолчал, но его молчание было красноречивее всяких слов.

– Ну конечно. Эти старые гробы – отличный тайник. – Сажерук провёл ладонью по треснувшей крышке, словно надеялся теплом руки вернуть мертвеца к жизни. – Его дух будет терзать тебя, Баста. – Сажерук произнёс это, как заклинание. – Он будет на каждом шагу нашёптывать тебе на ухо моё имя…

Мегги видела, как Баста схватился за кроличью лапку.

– Эта штука тебе не поможет! – Сажерук не убирал ладони с саркофага. – Баста, бедняжка! У тебя уже начинается жар? И дрожь в руках и ногах?

Баста замахнулся ножом в его сторону, но Сажерук легко увернулся.

– Отдай мне записку, которую ты дал девчонке! – Баста выкрикнул ему это прямо в лицо, но Сажерук невозмутимо положил записку в брючный карман.

Мегги будто приросла к месту. Краем глаза она видела, как её мама сунула руку в карман платья. Она достала оттуда серый камешек размером чуть больше перепелиного яйца.