Чернобыльская тетрадь
Шрифт:
– Побудь, Володя, тут, я быстро… Смотри, не уезжай, а то я застряну здесь…
Володя как-то ободряюще-сочувственно улыбнулся.
Захватив радиометр, побежал в бункер. Там чисто. Даже фона нет. Но душно. Полно народу. Как в бомбоубежище во время войны. Столы, кровати по бокам для отдыха персонала. Вон группа отдыхающих дуется в козла. Слышен стук костяшек. Здесь же дежурные дозиметристы, возле телефонов – операторы, у которых связь с БЩУ и со штабом в Чернобыле, в райкоме КПСС. На стене карта радиационных замеров по промплощадке. Но мне не нужна. Замерил сам…
Покинул бункер и поднялся
Быстрым шагом, почти бегом, пошел по длинному коридору в сторону 4-го блока. До БЩУ-4 примерно 600 метров. Быстрее…
На радиометре – рентген в час. Стрелка медленно ползет вправо. Миновал БЩУ-1 и БЩУ-2. Двери открыты. Видны фигуры операторов. Расхолаживают реакторы. Вернее, поддерживают реакторы в режиме расхолаживания. 3-й блок. Ему уже досталось от взрыва. Активность – два рентгена в час. Иду дальше. Металлический привкус во рту. Ощущаются сквозняки, пахнет озоном, гарью. На пластикатовом полу – осколки выбитых взрывом стекол. Активность – пять рентген в час. Провал возле помещения комплекса «Скала», семь рентген в час. Вот щитовая КРБ второй очереди. Десять рентген в час.
Ощущение, что иду по коридорам и каютам затонувшего корабля. Справа двери в лестнично-лифтовой блок, дальше – в резервную пультовую. Слева – дверь в БЩУ-4. Здесь работали люди, которые сейчас умирают в 6-й клинике Москвы. Вхожу в помещение резервного пульта управления, окна которого выходят на завал. 500 рентген в час. Стекла выбиты взрывом, хрустят и взвизгивают под каблуками. Назад! Вхожу в БЩУ-4. У входной двери – 15 рентген в час, у рабочего места СИУРа (умирающего сейчас Леонида Топтунова) – десять рентген в час. На сельсинах-указателях поглощающих стержней стрелки застыли на высоте двух, двух с половиной метров. При движении вправо активность растет. В крайней правой стороне БЩУ – 50–70 рентген в час. Выскакиваю из помещения и бегом в сторону первого энергоблока. Быстро!..
Вот оно – настало немыслимое. Мирный атом во всей своей первозданной красе и устрашающей мощи…
Володя на месте. Солнце, голубое небо, жара градусов тридцать. Строй посреди площади давно распался, офицер куда-то ушел. Солдаты сидят на бронетранспортерах. Курят. Двое разделись по пояс, загорают. Молодость не верит в смерть. Молодые бессмертны. Здесь это так наглядно. Не выдержал, кричу:
– Парни, хватаете лишние бэры! Вас же инструктировали только что!
Белобрысый солдат улыбается, привстал на броне,
– А мы что, мы ничего… Загораем…
– Поехали!
К вечеру 9 мая, примерно в 20 часов 30 минут, прогорела часть графита в реакторе, под сброшенным грузом образовалась пустота, и вся махина из пяти тысяч тона песка, глины и карбида бора рухнула вниз, выбросив из-под себя огромное количество ядерного пепла. Резко выросла активность на станции,
В наступившей уже темноте с трудом подняли вертолет и замерили активность…
Пепел лег на Припять и окружающие поля.
16 мая я улетел в Москву.
Уроки Чернобыля
Размышляя об уроках Чернобыльской трагедии, прежде всего я думаю о тех сотнях тысяч людей, судеб которых в той или иной степени коснулась ядерная катастрофа 26 апреля 1986 года.
Думаю о десятках погибших, имена которых мы знаем, и о тех сотнях нерожденных, о прерванных жизнях, имен которых мы никогда не узнаем, ибо они погибли из-за прекращения беременности у женщин, облученных в Припяти 26 и 27 апреля…
Мы обязаны помнить о безмерно высокой плате за десятилетия атомного легкомыслия и преступной самоуспокоенности.
К 17 мая 1986 года Управление ВОХР Минэнерго СССР похоронило с воинскими почестями на Митинском кладбище четырнадцать человек, пострадавших 26 апреля на аварийном блоке и умерших в 6-й клинической больнице Москвы. Это эксплуатационники и пожарные. Борьба врачей за жизнь остальных тяжелых и менее тяжелых больных продолжалась.
Работники аппарата Минэнерго СССР дежурили в клинике, помогая медперсоналу.
В начале семидесятых годов я лежал здесь на девятом этаже, в отделении профессора И. С. Глазунова. Тогда еще не было здания-пристройки слева. Отделение битком было забито больными лучевой болезнью. Были и очень тяжелые случаи.
Запомнился Дима, парень лет тридцати. Подвергся облучению, находясь в полуметре от источника. Стоял к нему спиной и чуть правым боком. Пучок лучей шел снизу вверх. Максимум воздействия пришелся на голени, стопы, промежность, ягодицы. По направлению к голове воздействие ослабевало. Стоял спиной к источнику, поэтому увидел не саму вспышку, а ее отражение на противоположной стене и потолке. Поняв, в чем дело, побежал выключать что-то, для чего сделал одну треть пути вокруг источника. Находился в аварийных условиях три минуты. К случившемуся отнесся очень трезво. Вычислил приблизительную дозу, им полученную. В клинику поступил через час после аварии.
При поступлении в клинику температура – тридцать девять, озноб, тошнота, возбужден, глаза блестят. Говорит жестикулируя, немного по-шутовски представляя случившееся. Однако очень связно и логично. Немного не по себе всем от его шуток. Контактен, тактичен, терпелив.
Через 24 часа после аварии для кореологического анализа у больного из четырех точек (грудина, подвздошные кости, обе спереди и слева сзади) взяли костный мозг. На пункции вел себя спокойно и очень терпеливо. Средняя интегральная доза на весь организм – четыреста рад. На четвертые-пятые сутки – большое страдание стало причинять поражение слизистой рта, пищевода, желудка. Во рту, на языке, щеках – язвы, слизистая отходила пластами, пропал сон, аппетит. Температура тридцать восемь – тридцать девять, возбужден, глаза блестят, как у наркомана. С шестых суток появилось поражение кожи правой голени, отек, чувство распирания в ней, одеревенение, морфинные боли.