Чернобыльская тетрадь
Шрифт:
– А если возле 4-го блока заглохнет мотор? – с явной подначкой спросил вдруг Володя. – У нас уже случалось такое, правда, не около блока, а в Припяти… Там не так печет…
– Недавно из армии? – спросил я его.
– С полгода как, – ответил Володя.
– Тогда не страшно, – сказал я. – Заведешь, если заглохнет… По какой специальности служил?
– На «УАЗе-469» возил командира полка… А вот и дозиметрический пост. Солдаты химвойск, смотрите, – обратил мое внимание Володя.
На обочине дороги стояла большая зеленая машина-цистерна
Со стороны Припяти подъехал «Москвич», его остановили, промерили датчиком колеса, днище, кузов сверху. Пассажиров и водителя попросили выйти. Машину стали мыть десорбирующими растворами. Солдаты в респираторах и матерчатых шлемах, плотно облегающих голову, уши, спадающих шалькой на плечи.
Один из солдат, с радиометром на груди и длинной палкой-датчиком, сделал нам отмашку рукой. Мы остановились. Он проверил спецпропуск, приклеенный Володей к лобовому стеклу. Все в порядке. Обнюхал датчиком нашу «Ниву» – фон.
– Можете ехать, – сказал солдат. – Но учтите – там машину испачкаете. Вон, на «Москвиче» – три рентгена в час. И не отмывается. Не жалко машину?
– У нас радиометр, – показал я на прибор, – будем осторожны.
Солдат внимательно посмотрел на меня своими впитывающими синими глазами и как-то неопределенно покачал головой, мол, меня не обведешь, дядя, и, с силой захлопнув дверцу, разрешающе махнул рукой.
Володя поддал газку. «Нива» летела со свистом. А я смотрел на отороченную розовым бетоном ленту асфальта. Выходит, зря радовались тогда, что не будет отламываться асфальт, подпертый бетоном. А теперь вот – все грязно, очень грязно. И асфальт, и розовый бетон. Все… Зачем?..
Я приспустил стекло и высунул датчик. Интересно было узнать, как нарастает активность с приближением к Припяти.
Справа и спереди, за убегающими вдаль радиоактивными зеленями хорошо был виден белоснежный в лучах майского солнца комплекс Чернобыльской АЭС, ажурное кружево мачт объединенного распредустройства 330 и 750 киловольт.
Я знал уже, что на площадку ОРУ-750 взрывом закинуло куски топлива, и оттуда здорово «сифонит»…
На фоне всей этой шикарной белизны и ажурности болью в душе отдавался страшный вид черного развала 4-го энергоблока.
Стрелка радиометра вначале показала 100 миллирентген в час, а затем уверенно поползла вправо – 200, 300… 500 миллирентген в час. И вдруг – рывок на за-шкал. Я переключил диапазоны. 20 рентген в час. Что это? Скорее всего рентгенный ветерок со стороны аварийного блока. Через пару километров стрелка радиометра снова упала, но на этот раз на 700 миллирентген в час.
Вдали показался хорошо различимый, давно знакомый указатель: «Чернобыльская АЭС имени Ленина» с бетонным факелом. Далее – бетонный знак: «Припять. 1970 год».
Итак: направо, мимо Управления строительства и бетонного завода – к блоку, прямо и чуть левее, куда направлена бетонная стрела
– Давай, Володя, сначала в Припять, – попросил я.
Володя взял чуть левее, поддал газку, и вскоре мы влетели на путепровод. Перед глазами открылся белоснежный, в лучах солнца, город. На путепроводе стрелка радиометра снова рванула вправо. Я стал переключать диапазоны.
– Быстрей проскакивай это место, – сказал я Володе. – В этом направлении шло облако взрыва. Натрясло здесь… Быстрей…
На большой скорости мы проскочили горб путепровода и стремглав влетели в раскинувшийся перед нами мертвый город. Сразу бросились в глаза и больно ударили – трупы кошек и собак, всюду: на дорогах, во дворах, в скверах – белые, рыжие, черные, пятнистые трупы расстрелянных животных.
Пустой брошенный город, и эти зловещие следы покинутости и необратимости несчастья. Невольно подумалось: «Почему не убирают? Это же…»
– Езжай по улице Ленина, – попросил я Володю, – с нее проще завернуть к дому, где я жил, когда работал здесь.
Строительный номер дома – девятый, я помнил до сих пор.
Посредине улицы Ленина бульвар, молодые, но высокие уже тополя, по бокам дорожки – скамейки, распустившийся кустарник. В конце улицы видно внушительное здание горкома КПСС, правее него – десятиэтажная гостиница «Припять», еще правее – пристань на старице реки Припять. Далее – ресторан, дорога к отелю «Ласточка», где останавливалось приезжее начальство.
Странно выглядел город. Будто раннее, раннее утро. Но только вот очень светло, и солнце в зените. Но все спят мертвым беспробудным сном. Утварь и белье на балконах. Блики солнца в окнах, похожие на бельма, а вот случайно раскрытое окно и, как мертвый язык, выпавшая наружу занавеска, увядшие цветы на подоконниках…
– Стоп, Володя, вот здесь направо. Сбавляй скорость…
Стрелка радиометра «ползала» туда-сюда от одного рентгена до семисот миллирентген в час.
– Езжай медленно, – попросил я. – Вот мой дом… Здесь я жил. На втором этаже. Ишь, как разрослась рябина. Вся в радиоактивном цвету. При мне до второго этажа не дотягивала, а теперь аж до четвертого дотянулась.
Пусто. Плотно зашторенные окна. Но чувствуется, что за этими шторами нет жизни. Уж больно они как-то удручающе неподвижны. Вон велосипеды на балконе вон какие-то ящики, старый холодильник, лыжи с красными палками. Все пусто, глухо, мертво…
На узкой бетонной дороге внутреннего дворика – поперек труп огромного черного, в белых яблоках, дога.
– Останови возле трупа, замерю, сколько набрала шерсть.
Володя заехал левыми колесами на клумбу и остановился. Зелень цветов от радиации почернела, цветы пожухли. Активность грунта и бетона дороги – шестьдесят рентген в час…