Чёрное Cолнце Таши Лунпо

МакКлауд Расселл

Вайгерт понятия не имел, что у Бекетта обычно не было усов. И он также не знал, что его настоящий цвет волос был коричневый. Так же, что он не нуждался ни в каких очках. Бекетт предпочел изменить свою внешность с помощью гримера секретной службы ООН. Как успешный крупный предприниматель он, наконец, не был совсем неизвестным, даже если он старался избегать много-численных общественных обязательств, которые влекла за собой его позиция. Для журналиста как Ганс Вайгерт, тем не менее, было бы возможно узнать его личность с помощью каких-нибудь архивов. Поэтому Бекетт охотно воспользовался услугами World Intelligence Service.

–

Сеньоры?

Хозяйка закончила свой бег с препятствиями и добралась до них. Вайгерт активировал несколько знакомых ему итальянских слов, и заказал каппучино. Потом он обратился к Бекетту.

– Кто вы?

– Это играет роль?

– Вы предпочитаете оставаться неизвестным?

– Именно так. И я думаю, что нет большой разницы, знаете ли вы мое имя или нет.

– Ладно, как хотите.

Вайгерт вынул свои сигареты из кармана и закурил. Толстая женщина поставила каппучино перед ним на стол. На белом колпачке из сливок было несколько темных крошек. Шоколадные крошки. Неуверенность Вайгерта все еще не улеглась. Он решил сначала объявить борьбу сливкам, чтобы продемонстрировать, что он не слишком торопится. В конце концов, это он предлагал то, в чем другой был заинтересован. Вероятно, его собеседник должен был бы начать партию. Когда он как раз захотел засунуть себе в рот вторую ложку со сливками, этот момент настал.

– Вы очень далеко зашли со своими поисками, господин Вайгерт.

Был ли это теперь вопрос или утверждение? Вайгерт отложил ложку в сторону и затянулся своей сигаретой.

– Дальше, чем вы бы хотели допустить это.

– Но как журналист вы должны были бы знать, что иногда может быть лучше кое о чем не писать. Наконец, ваша профессия требует наряду с определенны-ми другими навыками также надлежащей доли чувства ответственности.

– И вы хотите определять, кому позволено что писать и когда?

– Нет, конечно, нет. Но...

– Тогда оставьте эту чепуху. При убийстве Фолькера хотели кое-что скрыть. Хотели навесить на меня оба убийства в Вевельсбурге, потому что боялись, что я при моих поисках копал бы глубже, чем некоторым хотелось. И теперь хотят меня заманить: снять обвинения, вернуться в мою газету, но в обмен на это – молчать. И за всем этим стоите вы и ваши люди!

– Кто бы за этим ни стоял, это ничего не меняет в ответственности, которую вы несете как журналист.

– Ответственность за что? За то, что никто не узнает, что привидения Агарти снова живы? За то, что в темноте останется то, что делает Шамбала?

Вайгерт медленно разбушевался. Бекетт внешне не показывал признаков не-терпения или нервозности. Внутри, тем не менее, он был очень напряжен. Судьба... Агарти отняла ее у Шамбалы.

– Откуда вы знаете, собственно, о Агарти и Шамбале?

Вайгерт задумался. Следует ли ему теперь рассказать о его беседе со Штайнером? Но тогда секретная служба ООН его схватит. Важный источник информации, к которому, вероятно, придется вернуться еще раз, тогда исчез бы. Значит, нет.

– Я просто об этом знаю. Вернемся к предыдущему вопросу: ответственность за что?

– Есть вещи, которые люди не могут понимать. Это просто было бы слишком сложно для них. Если отобрать у них все

их прежние точки опоры, с помощью которого они ориентируются в жизни и в истории, тогда последствия трудно себе даже представить. Хотите ли вы на самом деле рассказать кому-то, что нити политики прядутся в другом месте, а не там, где полагают люди? Что произошло бы, если вы, Вайгерт, смогли бы доказать общественности, что такие люди как я или Бернхард Фолькер чувствуют себя обязанными исключительно идеям Шамбалы? И что произойдет, предположим, если бы вы смогли доказать то же самое о сотнях или тысячах значительных личностей на свете? Демонстрации, беспорядки, восстания, вероятно, даже войны были бы последствием. Никто не мог бы верить больше в то, что до сих пор было ему свято. Какая польза была бы человечеству от этого? Ведь оно не поняло бы, что такое руководство идет ему только во благо. А какой толк был бы от этого вам, господин Вайгерт? Или вы хотите чего-то такого?

Как там говорил Штайнер? Одни, которые следовали дорогой левой руки, хоте-ли передать людям дуновение божественного. И другие, которые вступили на путь правой руки, хотели, чтобы их и дальше почитали как богов. Агарти и Шамбала. В этом было различие. Вайгерт вспомнил слова Штайнера. До сих пор от них ему было мало пользы, однако медленно туман начинал редеть.

– Я не знаю, хочу ли я этого. Но я хочу сообщить правду, а именно всю правду.

Бекетт откинулся назад и сделал глоток из стакана, который перед ним стоял.

– Правду? Какую правду? Вашу правду? Правду женщины там за стойкой? Правду рабочих, которые сидят вместе вон там? Или мою правду? Настоящую правду, Вайгерт, не может понять каждый первый встречный. Если бы вы могли людям объяснить логично, что «Бог мертв», тогда это стало бы для многих людей шоком. Но если вы объясняете им, что Бог жив, причем среди них самих, тогда шок был бы еще больше.

– И это Вы бог, или как?

Бекетт должен был улыбнуться. Вокруг его глаз образовывались маленькие складки. Это продолжалось только коротко, затем он снова стал серьезным. Он потянулся к карману своего пиджака и вытащил портмоне. Тонкими пальцами он выдернул оттуда банкноту. Это была купюра в один доллар.

– Вы собираетесь уже расплатиться, или что?

– Нет, нет. Наша беседа ведь только началась. Я просто хочу вам кое-что показать.

Он положил долларовую купюру на стол, обратной стороной кверху. Потом он придвинул ее поближе к Вайгерту.

– Это Бог.

Вайгерт посмотрел на денежный знак, затем на Бекетта.

– Если вы хотите этим сказать, что люди сегодня поклоняются только лишь деньгам, тогда нужно...

– Нет, нет. Это было бы слишком просто. Но Бог оставляет следы.

– На долларовой купюре?

– Так сказать. Видите пирамиду?

Только теперь Вайгерту бросилось в глаза, что это была та же пирамида, которая была выгравирована и на кольце его собеседника.

– И? Что с нею?

– В самом низу вы найдете цифровое обозначение года, 1776.

– Ничего странного, это же год, в который США провозгласили свою независимость.

– И это тоже. Сложите теперь сумму цифр этого числа.

Вайгерт чувствовал себя одураченным. Но он посчитал.