Чёрное и Белое
Шрифт:
Так в молчаливом напряжении молодые люди и сидели на потрёпанных стульях в узком коридоре казённого здания у кабинета под номером сто пятьдесят шесть, пока из него не вышел молоденький дежурный полицейский и не пригласил войти Горохова Олега Владимировича.
Небольшой кабинет, стол у окна с решёткой, несколько стульев и два больших шкафа с кипами бумаг и папок. Терпеливо ожидающий ремонта интерьер выдержан в серо-бежевых тонах. На столе тихо жужжал процессор, за окном шёл дождь. Сидевший за столом полноватый неопределённого возраста мужчина
– Проходите, садитесь, - пригласил не очень вежливый густой бас.
– Я Куприянов Олег Михайлович, следователь, и вызвал вас в качестве свидетеля для официального допроса по делу об изнасиловании несовершеннолетнего Серебрякова Виктора. Предупреждаю вас, что весь наш разговор будет записан, а всё, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Олег занял место на стуле напротив своего тёски. Он ещё ни разу не бывал в подобных заведениях, пока Бог уберегал. Внешне парень старался сохранять хладнокровие и невозмутимость, однако, внутри сердце истерично билось о грудную клетку, а в голове боль безжалостно вгрызалась в мозг.
– Мне нечего вам сказать по этому делу.
– Вот, посмотрите.
Следователь протянул Олегу фотокарточку. Парень принял, взглянул. Да, это тот пацан, пианист, только здесь у него закрыты глаза, вывален язык изо рта, а в шею врезалась бельевая верёвка. От вида смерти сердце замерло, и вдруг стало холодно, очень холодно.
– Бедняжка, - выдохнул Олег, возвращая фотографию.
– Вы очень побледнели, - заметил следователь.
– Вам нехорошо?
– А вам хорошо, когда вы смотрите на убитого ребёнка?
– Плохо. Поэтому я и стараюсь защитить детей от таких подонков, как вы.
Нападение тут же разбудило защитную реакцию. Разум встрепенулся, мозг послал гневный разряд в сердце, приказав ему более не поддаваться на провокацию чувств и немедленно вернуться к нормальной работе. Церемонии закончились, началась война. Нечего нюни распускать, раз наступил момент решающей битвы! Приказ был принят, ритм сердца восстановлен. Теперь сохранять маску невозмутимости стало значительно легче.
– Какая благородная миссия.
– Олег даже позволил себе более расслабленную позу.
– У вас подонкам позволено курить?
– Кури.
– Благодарю.
– Достав из кармана брюк сигареты и зажигалку, Олег закурил.
– Итак, - следователь заглянул в монитор компьютера.
– Горохов Олег Владимирович, двадцать четыре года, родился в Тюмени, имеет специальность повара. Правильно? Почему уехал из своего города?
– Мне там надоело.
– А зачем прибыл именно сюда?
– В тот момент, когда я пришёл на вокзал, ближайший поезд отправлялся именно в этот город.
– И по прибытии сразу занялся проституцией?
– Мне нужны были деньги и героин.
– Ладно.
– Следователь ещё раз внимательно оглядел собеседника, произвёл какой-то
– Как давно ты знаком с Леонидом Поклеевым?
– С июля.
– А когда переехал жить в его квартиру?
– Да со дня знакомства и переехал.
– Почему он именно тебя пригласил к себе?
Олег удивлённо пожал плечами:
– Почём мне знать? Я ему понравился, вот и пригласил.
– И ты вот так сразу пошёл?
– А что? Парень видный, свободный.
– Поклеев тебе говорил, кто он, чем занимается по жизни?
– Нет.
– И ты не спрашивал?
– А зачем? Мне сытно, тепло, так какая разница, откуда у него деньги?
– То есть ты при Поклееве был в роли комнатной собачки?
– Ну, типа того.
– Но всё-таки в компанию свою он тебя ввёл.
– Ну как ввёл... Просто познакомил со всеми.
– И там тоже никто ничего про него не рассказывал?
– Господин следователь, парни собирались, чтоб выпить, покурить, расслабиться... О делах на посиделках не говорят. А мне, повторяю, по фигу, кто, что да как. Главное, чтоб весело было.
– И откуда в доме неиссякаемые запасы наркотиков, тебя тоже не интересовало?
– Нет.
– А может, ты просто боишься, что тебе станут мстить за предательство?
– Вот чтоб этого не бояться, я ни во что и не вмешиваюсь.
– Ладно. Что случилось двадцать первого октября? По какой причине ты поссорился с Поклеевым?
– Какая разница?
– И всё же?
– Обычные семейные разборки.
– Довольно туманное объяснение.
– Потому что нечего объяснять. У меня просто сорвались нервы.
– А может, ссора произошла не в понедельник, не двадцать первого? Почему ты уверен в этой дате?
– Не знаю! У меня была спокойная ленивая жизнь без проблем, я не следил ни за временем, ни за календарём. О том, что это был понедельник и двадцать первое я узнал от вашего инспектора.
– Дело в том, что некоторые из "игроков" не слишком уверены, что тебя с ними не было в тот вечер.
– Что ж, тогда докажите это и засадите меня за решётку. На то вы и следователь.
– Хм. Ладно.
Как ни странно, но чем пристальнее врезался взгляд следователя, тем увереннее чувствовал себя Олег. Может, крепло противостояние, может, успокаивала убеждённость, что никаких доказательств у полиции нет, и следователь ничего, кроме как брызгать слюной презрения, не может.
И единственным, кто по-настоящему переживал в эти минуты, оставался Павел. Он смиренно сидел в коридоре, но на душе у него было неспокойно. За себя он особо не волновался. Уж в крайнем случае, можно защититься тем, что ничего об Олеге и его делах не знал, а солгал в порыве защиты больного одинокого паренька. Конечно, это плохое оправдание при укрытии преступника, но была надежда на то, что безупречная характеристика и праведная жизнь помогут Павлу избежать тюремных оков.