Черное на черном
Шрифт:
Голос наблюдал за нами вместе.
Странно, но я чувствовала, что он одобряет.
«Он тоже твой, Мириам, - тихо послал он, как будто услышав меня.
– Но ты должна забрать его обратно. Они никогда не отдадут его по своему желанию. Счастливчик хочет не испытания... он хочет контроля. Он хочет хорошего маленького пёсика, а Блэк им не будет. Он может притвориться. Он может играть понарошку, прикидываться... но в конце концов, Блэк лишь навлечёт на себя смерть...»
Голос дрейфовал, погружаясь в ту меланхолию,
«Все мы можем приносить жертвы, Мириам. Блэк - тоже. Но в конце концов мы можем быть лишь теми, кто мы есть на самом деле. В конце мы можем быть только самими собой, Мириам...»
Я знала, что голос прав.
Я знала, что он прав и насчёт Блэка.
Я открыла глаза, уставившись в изборождённый тенями потолок.
Я лежала в его постели, под его одеялом... в его комнате.
Я задавалась вопросом, пришла ли я сюда по причине.
Чтобы попытаться и вновь усилить эту связь.
Я теряла его. Этого ещё не произошло, но я ощущала приближение этого, как и говорил голос. Я видела это в своём сознании как свет, мерцающий на горизонте и приближающийся всякий раз, когда я отворачивалась. Они хотели забрать его у меня.
Я не знала, почему они хотели нас разлучить, но я осязаемо ощущала это.
В наружном мире различия оставались невидимыми.
В наружном мире он все ещё был Блэком. Я все ещё говорила с ним почти каждый день. Ничто в нем не ощущалось иначе, вообще ничего, что я могла бы заметить, пока он бодрствовал. Он все ещё утверждал, что всего лишь выполнял ограниченный по времени контракт. Шесть месяцев, затем он свободен.
Но как и говорил голос в уголке моего сознания, я знала, что все не будет так просто.
Я знала, что на самом деле они не собираются его отпускать.
«Блэк?»– я крепче поджала челюсти.
Я не хотела его отвлекать. Я знала, что могу подвергнуть его опасности, учитывая только что увиденное, но как и сам Блэк, я сомневалась, что Йен придёт. Счастливчик послал его охотиться на лоха - вероятно, просто потому что мог это сделать, и чтобы поддерживать Блэка в усталом, стрессовом состоянии.
Я также знала, что это не может подождать до завтра.
«Блэк? Ты там?– я слегка поддела его своим сознанием, уже резче.
– Эй, мне надо с тобой поговорить. Ты там? БЛЭК».
Я почувствовала, как его сознание медленно просачивается вокруг меня, обвивает меня, окутывает жаром, светом и привязанностью. Я также ощущала там насторожённость и то, что его сознание оставалось разделённым, наполовину сфокусированным на полу кафедрального собора под стволом его винтовки-транквилизатора.
Более того, я ощутила, что он притворяется, будто спал, будто я его разбудила.
Он сделал это, чтобы приободрить меня, я знала. Он также сделал это, чтобы я не задавала вопросов.
Впрочем, это не приободрило
«Привет, детка,– послал он, и его мысли звучали сонно.
– Как дела?»
Меня омывала теплота, жидкая привязанность.
«Боги, я уже твёрдый, - он сказал это игриво, притягивая меня, но я ощутила искру правды в его словах. Когда я не ответила, его мысли сделались резче.
– Что такое? Что не так, Мириам?»
Я подавила свою реакцию на такое сильное ощущение Блэка.
Я также подавила свою реакцию на его откровенную ложь.
Покачав головой и не ответив ему по-настоящему, я уставилась в тёмный потолок, лишь смутно освещённый луной. Здесь, в его пентхаусе, я находилась достаточно высоко, чтобы сюда не доставал свет других зданий.
«Ты в моей квартире?» – послал он.
Этот жар в нем усилился, обвиваясь вокруг моего тела.
Когда я закрыла глаза, впуская его, его присутствие сделалось более тянущим, его тоска превратилась из средства отвлечения для меня в более настоящее чувство. Эта тёплая привязанность превратилась в ноющую боль, которую Блэк называл «болью разделения».
Он говорил, что видящие испытывают такую боль, когда хотят секса.
Он говорил, что иногда дело даже не в сексе - такая боль может возникать из-за привязанности или просто желания более глубокой связи с кем-либо, сексуальной или нет. Дети, слишком рано разлучённые с родителями, тоже испытывали эту боль. Братья и сестры, потерявшие братьев и сестёр, тоже могли её испытывать. Ей подвержены близкие друзья, а также любовники и семья.
Он говорил, что эта боль может являться более общим желанием привязанности, связи, физического контакта. Он говорил, что иногда это может относиться к конкретному человеку.
В нашем случае, как признался Блэк, было и то, и другое.
Теперь я почти привыкла к этому ощущению.
В отличие от обычной физической боли эта ощущалась скорее как смутная смесь боли, желания и даже одиночества. Иногда эта боль становилась такой сильной, что я не могла есть. Я помнила, что испытывала такое, когда умерла Зои. Я помнила, как училась сдерживать это после смерти родителей.
Чем бы это ни было, в последнее время это становилось хуже. Для меня, по крайней мере.
«Боги, Мири, - послал Блэк, как будто услышав меня.
– Ты понятия не имеешь, бл*дь, как сильно мне хочется быть там...»
Его слова вновь вызвали воспоминание о том, что я видела буквально минуты назад.
«У тебя там день?»– спросила я.
«Да...– я видела, как он взглянул на наручные часы.
– Одиннадцать-тридцать. Близится к полудню...– я видела, как он зевнул в моем сознании, зная, что это тоже нарочно, хотя он действительно устал, устал сильнее, чем признавался мне.
– У меня была долгая ночь. Наблюдал. А что?»