Шрифт:
Въ одинъ зимній вечеръ, въ исход 1800 года, молодой медикъ, только что окончившій курсъ, сидлъ у огонька въ своей маленькой комнат, прислушиваясь къ втру, который глухо вылъ, и крупными каплями дождя билъ въ окна. Ночь была сырая и холодная; протаскавшись цлый день по вод и по грязи, онъ теперь въ халат и туфляхъ отдыхалъ въ какомъ-то усыпленіи, давши полную волю своему пламенному воображенію. Во-первыхъ, онъ думалъ о томъ, какъ бы сильно дулъ втеръ, и холодный дождь билъ бы ему въ лицо, если-бы онъ не отдыхалъ такъ покойно дома. Потомъ мысли перенесли его на родину; онъ воображалъ,
Но на плеч его лежала не маленькая, нжная ручка Розы, а тяжелая рука толстаго, круглолицаго мальчика, который, за одинъ шиллингъ въ недлю, исполнялъ вс его порученія. Въ свободное-же время онъ спалъ или лъ пеперментовыя лепешки.
— Дама, сударь, дама! — прошепталъ мальчикъ, толкая своего господина.
— Какая дама? — спросилъ молодой медикъ, не доврявшій вполн своему сну, и ожидая встртить Розу. — Какая дама? гд?
— Здсь, сударь, — сказалъ мальчикъ, съ безпокойствомъ показывая на стеклянную дверь.
Медикъ взглянулъ на дверь, и вздрогнулъ, увидя нежданнаго постителя.
Высокая женщина, одтая въ глубокій трауръ, стояла такъ близко къ двери, что ея лицо почти прикасалось къ стеклу. Она была вся закутана въ черную шаль, и на лицо спущено было черное покрывало. Она стояла совершенно прямо какъ вполн показывалъ высокій ростъ ея, и хотя медикъ чувствовалъ, что ея глаза изъ-за покрывала были устремлены на него, но онъ стоялъ неподвижно, вперивъ въ нее безпокойный, недоврчивый взглядъ, смшанный съ невольнымъ, сверхъестественнымъ ужасомъ.
— Вамъ угодно посовтоваться со мною? — спросилъ онъ запинаясь, и отворяя дверь.
Женщина наклонила голову въ знакъ согласія.
— Не угодно ли вамъ войти, — сказалъ онъ учтиво.
Медикъ подвинулъ стулъ къ камину и просилъ постительницу садиться. Таинственная женщина тихо подошла къ нему, и когда огонь освтилъ черное платье, медикъ замтилъ, что оно было насквозь промочено дождемъ и забрызгано грязью.
— Вы совсмъ промокли, — сказалъ онъ.
— Да! — отвчала незнакомка тихимъ голосомъ.
— Вы нездоровы? — спросилъ съ участіемъ медикъ, видя, что голосъ женщины выражаетъ страданіе.
— Да я больна, очень больна, — отвчала она:- но не тлесно — душевно. Но я пришла къ вамъ не для себя, или для моего здоровья. Если бы я изнемогала подъ болзнію тла, то никогда бы не пришла сюда одна, въ такой часъ и въ такую ночь: и если бы я боролась со смертью только сутками прежде, видитъ Богъ, съ какою радостью сошла бы я въ могилу. Но я пришла просить вашей помощи для другого. Быть можетъ, я безумствую, прося объ этомъ. Но каждую ночь, среди долгихъ часовъ безсонницы, хотя я съ отчаяніемъ вижу, что людская помощь ему уже безполезна, ужасная мысль положить его въ могилу — убиваетъ меня! И она затрепетала.
Въ голос незнакомки была какая-то безнадежная
— Если, — сказалъ онъ, быстро вставая:- особа, о которой вы говорите, находится въ такомь бдственномъ состояніи, то не должно терять ни одной минуты. Я тотчасъ иду за вами. Зачмъ вы прежде не послали за лкарствами?
— Потому что они были безполезны прежде; потому что они безполезны даже и теперь, — отвчала женщина, съ отчаяніемъ сжавши руки.
Медикъ взглянулъ на черное покрывало, какъ бы стараясь подъ нимъ прочесть выраженіе лица; но оно было непроницаемо для его взгляда.
— Вы больны, — сказалъ онъ коротко, — хотя вы сами объ этомъ не знаете. У васъ сильная лихорадка;- вы утомились. Подкрпите себя, — сказалъ онъ, — подавая ей стаканъ воды, — потомъ старайтесь спокойно сказать мн, чмъ страдаетъ больной, и давно ли онъ захворалъ. Я готовъ сдлать все, что будетъ отъ меня зависть, и готовъ тотчасъ за вами слдовать.
Незнакомка поднесла стаканъ къ губамъ, не поднимая покрывала, и потомъ опять опустила его на столъ, заливаясь слезами.
— Я знаю, — сказала она, громко рыдая: — что то, что я скажу вамъ, покажется вамъ бредомъ горячки. Мн уже сказали это люди, мене учтивые, нежели вы. Я не молода; но говорятъ, что когда жизнь приходитъ къ концу, то послдній остатокъ ея длается для насъ дороже всхъ прежнихъ лтъ, дороже воспоминанія о погибшихъ друзьяхъ, о дтяхъ, увядшихъ во цвт лтъ. Мн остается уже немного жить, и поэтому я еще дорожу жизнью; но безъ вздоха, съ радостью я отдала бы ее, если бы то, о чемъ я скажу вамъ, было сномъ или ложью. Я знаю, что завтра утромъ тотъ, о комъ я говорю вамъ, хотя бы я отдала все, чтобы только это было иначе. Онъ будетъ уже вн людской помощи; и, однако, теперь ночью, хотя онъ въ смертной опасности, вы не должны видть его, и не можете помочь ему.
— Я не стану увеличивать вашего безпокойства, — сказалъ молодой человкъ — разспросами о томъ, что вы хотите скрывать, но въ вашемъ разсказ есть такія несообразности, которыхъ я никакъ не могу согласить между собою. Эта особа умираетъ ночью, и я не могу ея видть, тогда какъ помощь моя, можетъ быть, ей необходима; вы говорите; что завтра она будетъ уже безполезна, и между тмъ не хотите показать мн больного. Если онъ въ самомъ дл такъ для васъ дорогъ, какъ показываютъ ваши слова и чувства, то зачмъ не хотите вы стараться спасти жизнь его прежде, нежели вс усилія мои будутъ тщетными.
— Богъ поможетъ мн! — вскричала незнакомка, горько рыдая. — Какъ я могу надяться, что чужой человкъ повритъ тому, что мн самой кажется невроятнымъ! Нтъ, вы не увидите его! — прибавила она, быстро вставая.
— Я не говорю, что непремнно хочу его видть, — отвчалъ медикъ, — но предупреждаю васъ, что ежели въ такомъ отчаянномъ состояніи больной умретъ, вся отвтственность ляжетъ на васъ.
— Отвтственность тяжело ляжетъ на кого-нибудь другого, — горько отвчала незнакомка. — Впрочемъ, что бы ни пало на меня, я все готова сносить, и за все отвчать.