Черное солнце
Шрифт:
— Нет, — ответил Сихали.
— Но почему?
— Я не договариваюсь с марионетками.
— Даже если это принесёт пользу антарктам?
— О какой пользе вы говорите, пастор? Я бы ещё понял, если бы вы завели речь насчёт переговоров с «интерами». Но с коллаборационистами, с этими мелкими и пошлыми квислингами, [128] пресмыкающимися перед оккупантами, я разговаривать не стану и руки им не подам.
— Это ваше последнее слово?
128
Видкун
— Именно. И не портите мне праздник, пастор!
Помаутук смиренно поклонился и отошёл, затерялся в толпе. Сихали посидел, хмурясь и барабаня пальцами назойливый мотивчик «В лесу родилась ёлочка», и встал, покривившись досадливо. Довольно с него кермасов с квислингами, дайте человеку спокойно проводить старый год и встретить новый!
— Сдвигаем столики! — раздался клич, и фридомфайтеры с энтузиазмом взялись за дело. Зал погрузился в ту весёлую и бестолковую суету, которая обычно предваряет новогодний праздник. Отовсюду доносилось:
— А салатики делали?
— А как же? Куда ж без салатиков… А ну!..
— Да проголодался я…
— Проголодался он! Ещё не садились, а он уже лопает, проглот! Иди лучше шампанское тащи, а то замёрзнет…
— Подвинься. А ты где будешь сидеть? Джамил!
— А он ей и говорит: «Лучше никак, чем так!» Представляешь?
— Вот же ж дурака кусок…
— Так именно!
— А горячее где?
— Томится…
— Илюшенька, пригляди за моим стулом.
— Я бдю.
— А сколько времени уже? Ничего себе! Генрук, с вас новогоднее поздравление!
Тимофей обречённо вздохнул и поднялся с места.
— Илья, подержи радиофон, — попросил он. — Чуть-чуть левее… О! Я в фокусе.
— Ти-хо! — грянул Тугарин-Змей.
Сихали постоял, помолчал, дождался полной тишины и заговорил:
— Милостивые судари и сударыни! Океанцы и антаркты! Первый раз встречаю Новый год на земле Антарктиды — и не в лучшее для неё время. Ледовый континент, континент мира, превращён в театр военных действий. В театр абсурда, если уж на то пошло. Не знаю, право, хорошие ли из нас вышли актёры, но мы старались изо всех сил. Западная Антарктида освобождена нами полностью и взята под контроль фридомфайтерами и Океанской гвардией. Больше мы не допустим той бойни, что учинили «интеры» в Леверетте.
Нынешние войны коротки. Вторая Гражданская длилась месяца полтора, какова была продолжительность Сентябрьской войны, ясно из самого названия, нукеров Всемирного халифата разгромили ровно за сорок дней. И мы тут, в АЗО, тоже затягивать не будем. Но что мы всё о плохом, праздник всё же! — Поглядев на часы (было без пяти двенадцать), Тимофей проговорил медленно и внятно: — Голливуды с Болливудами плодят стерео, где океанцы-бандиты, океанцы-пираты изощряются в причинении зла так называемому «цивилизованному миру». Недавно я видел репортаж, снятый в Леверетте, и теперь точно знаю: «плохие парни» — это не мы! Хочу всем нам пожелать счастья, простого человеческого счастья!
Тугарин-Змей быстренько выключил радиофон, а блондиночки врубили огромный экран в углу зала. В экране была настоящая ночь. Шла трансляция из «Центроникса», с Площади Звезды. Толпа народу заняла её всю, пялясь на громадные экраны, с которых вещал генрук, а потом лица устремились вверх, к часам на Центральной метеобашне, отбивавшим гулкие удары.
— Один! — подхватили собравшиеся в штабе. — Два! Три!..
— Скорее открывай! — затормошила Брауна Наташа.
Посмеиваясь, Сихали взял в руки запотевшую бутылку «Вдовы Клико» и сорвал фольгу.
— …Семь! Восемь! Девять!
С негромким хлопком откупорив сосуд, Тимофей разлил пенный напиток по бокалам. Подхватил свой, посмотрел сквозь него на жену, подмигнул ей.
— Одиннадцать! Двенадцать! Ур-ра-а-а!
Со звоном сошлись фужеры, чашки, кружки, океанцы с антарктами смешались, хлопая друг друга по спинам, чмокая, тиская, поздравляя.
— Подумаешь, событие, — ухмыльнулся Браун, — Земля описала ещё один виток вокруг Солнца! А радуемся так, будто это мы её запустили в полёт…
— Зануда! — ласково сказала Наташа. Отпив немного шампанского, она отставила бокал и прижалась к Тимофею. Поцеловав его, прошептала, опаляя Брауну ухо: — Я хочу тебя!
Взявшись за руки, как школьники, парочка незаметно покинула зал и заперлась в служебном модуле, где стоял огромный диван. Наташа и Сихали раздевались быстро, яростно сбрасывая мешавшую им одежду, и вот обнялись наконец, сжали друг друга руками и ногами, приникли, торопливо лаская, оглаживая, запалённо шепча нежные глупости. Женщина взялась пальчиками и направила, мужчина вошёл в неё, ощущая влажный потаённый жар — и острую сладость. Наташа вскрикивала в вековечном ритме любви, царапая Тимофею спину, отдаваясь с каким-то исступлением, будто в последний раз. А вдруг и правда?..
1 января 2098 года, 2 часа 35 минут.
Сихали вышел на улицу. Было морозно, но терпимо. Свет солнца мешал, раздражая своей неуместностью. А станция гуляла — по улицам носились краулеры с подвыпившими полярниками, дружные компании шлялись повсюду, угощая встречных-поперечных, а встречные-поперечные горячо поддерживали весёлое начинание, так что шум стоял, не умолкая.
«Спать завалиться, что ли?» — подумал Тимофей. Что за странный обычай — не ложиться в новогоднюю ночь? А потом что? Нагуляться, набраться горячительных напитков и дрыхнуть весь день? Вот радости…
Неожиданно его внимание привлёк большой чёрный вездеход, принадлежавший Помаутуку. «Вездик» тормознул возле штаба, и на снег спрыгнул… Олег Кермас, собственной персоной.
Это «явление народу» было настолько невероятным, что Сихали поневоле головой помотал, разве что крестным знамением не осенил «генерала», бормоча: «Сгинь, нечистая сила!»
Кермас узнал Брауна и подошёл ближе.
— Руки не подаю, — сказал он, — всё равно не пожмёте.
— Вы зачем здесь? — прохладно поинтересовался Сихали.