Черное знамя
Шрифт:
— Ну, он там понаписал всякого, тебе это отдадут, посмотришь…
Ага, отдадут то, что не имеет никакой ценности.
— Конечно, — сказал Олег, отводя взгляд, чтобы не выдать обуревавших его чувств.
Бессилие, полная безнадежность — никаких доказательств не добыть, ничем не подтвердить того факта, что Голубов имеет отношение к розенкрейцерам и к взрывам в российских городах, свидетели ликвидированы, а подозрения одного статского советника, не совсем здорового на голову, если верить врачам, не должны никого волновать.
Если
И что тогда?
— Так что действуй-ка, и надеюсь, что результаты будут, сам понимаешь, — и совсем успокоившийся темник подмигнул.
Тебя больше устроит их полное отсутствие.
Олег поднялся, на негнущихся ногах зашагал к выходу… может быть, пока не поздно, попросить убрать его из рабочей группы, прекратить этот фарс, вернуться в Казань, в контору «Наследия»?
— А где твоя палка? — неожиданно спросил Голубов.
И после этой фразы отчаяние в душе Олега сменилось злостью — нет, он не сдастся просто так, не отступит, будет сопротивляться до последнего, и может быть сдохнет от пули или бомбы террориста, но не даст этому вот торжествующему ничтожеству повода улыбаться так вот нагло и триумфально.
— Сломал, за ненадобностью, — сказал он, и показательно пружинистым шагом вышел из гостиничного номера.
Тут же, правда, на подобную браваду отозвалась спина… но это можно потерпеть.
Машина ждала на том же месте, никуда не делся и «Меркюри» с людьми из охранки…
Не зря ли он позвонил ночью Штилеру, может быть, поторопился?.. хотя нет, не зря, даже если сам ничего не добьется, настропаленная Померанцевым полиция начнет рыть это дело, и когда-нибудь, возможно, докопается до истины… может быть, другие, более молодые и шустрые, доведут до конца то, за что он взялся?
Нет, он сам еще кое-чего стоит!
Шофер дал газа, они вывернули на площадь Минина и покатили в сторону губернского жандармского управления. Олег потер пальцами виски, прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, собраться с мыслями, что расползались, как потревоженные тараканы.
Спал мало, да еще пил ночью, так что голова была тяжелой, словно чугунной.
— Проклятье, — прошептал он. — Надо что-то сделать? Но что? Что?
Улицу Чингисхана сегодня перекрыли ради каких-то дорожных работ, и они поехали по Варварке. Когда на пересечении с Дворянской притормозили, пропуская женщину с коляской, Олегу на глаза попался крест церкви Святой Варвары, и в голове мелькнула странная мысль…
Что, если попросить помощи у вышних сил?
Все в них верят, начиная с Проферансова и заканчивая тем же покойным Кириченко, а почему он не верит?
— Притормози, — велел Олег шоферу.
Тот удивленно глянул на пассажира через зеркальце заднего вида, но приказ выполнил. Одинцов выбрался под снег, неуклюже перебежал дорогу и направился к распахнутым церковным дверям.
Внутри оказалось пусто
А он неожиданно осознал, что не может вспомнить ни единой молитвы, и это несмотря на идеальную память!
«Иже еси на небесех…» вроде бы, и что-то там дальше.
Открыл рот, собираясь начать, надеясь на то, что нужные строчки всплывут сами собой… Но понял, что не может, что для молитвы нужно нечто большее, чем слова, нужно что-то внутри, искреннее, настоящее…
Было же нечто подобное когда-то?
Но осталось на одной из ступенек успешной карьеры, было вырвано из сердца железными клещами государства-Молоха, грандиозного идола, много дарующего своим служителям, но много от них и требующего…
Этому истукану, богу силы и безопасности, гордыни и победы, «молятся» в тысячах «кумирен», в школах и домах призрения, в конторах различных учреждений и в штабах армий, «приносят жертвы» временем и душевными силами, искренне и радостно, сами того не осознавая, даже не задумываясь!
И в результате теряют способность молиться по-настоящему.
Раздался шорох, до того неожиданный, что Олег вздрогнул, нервно заозирался. Выбравшаяся откуда-то из теней старушка глянула на него неодобрительно, пожевала беззубым ртом, и пошла вдоль стены, убирая от икон огарки, ставя в гнезда новые свечи, бледно-желтые, точно вылепленные из меда.
Он снова открыл рот, но опять не смог вымолвить ни звука.
Понимал, что если напряжется, то может быть и сумеет вспомнить молитву, вот только все равно это будет фальшивка, глупая подделка, не обращение к высшим силам, а настоящий грех перед самим собой…
Есть бог или нет, но в конечном итоге ты всегда отвечаешь перед самим собой!
— Ходют тут всякие, ходют… — пробормотала старушка, шаркая мимо Олега. — И зачем? Ходют и ходют…
И действительно — зачем?
Что он делает здесь, чего ждет, того, что разверзнуться небеса и раздастся Глас Божий? Совершенно точно это не произойдет ради такого как он, вообще ничего не произойдет, откровенно говоря.
Сгорбившись, Олег развернулся и побрел к выходу.
Шофер встретил его удивленным взглядом, но ничего не сказал, и они поехали дальше. Десять минут, и остановились перед зданием ГЖУ, похожим на исполинский серый гроб, закутанный в белый саван из снега.
У самых дверей он столкнулся с генералом Ерандаковым, облаченным в серую жандармскую шинель.
— А, это вы, статский советник? — сказал тот с обычной своей сладенькой улыбочкой. — Приношу вам свои соболезнования.
— В связи с чем? С гибелью тысячника или с приездом начальства?