Черноглазая блондинка

Бэнвилл Джон

— Кто-то вроде кого?

Он, казалось, поморщился; вероятно, дело было в моей грамматике. Прежде чем он успел ответить, открылась дверь, и в комнату втиснулся пожилой человек в полосатом жилете.

Он выглядел таким бескровным, что трудно было поверить, что он живой. Он был невысокий и коренастый, с серыми щеками и серыми губами, с лысой серой макушкой, на которую были аккуратно наклеены несколько длинных прядей жирных седых волос.

— Вы звонили, сэр? — спросил он дрожащим голосом; его британский акцент был настоящим. Клуб «Кауилья» оказался

каким-то индейским музеем с примесью Веселой Старой Англии.

— Чайник чаю, Бартлетт, — громко сказал Хэнсон, так как старик явно был глух. — Как обычно. — Он повернулся ко мне. — Сливки? Сахар? Или предпочитаете лимон?

— Просто чай меня вполне устроит, — сказал я.

Бартлетт кивнул, сглотнул, бросил на меня водянистый взгляд и вышел.

— О чём мы говорили? — спросил Хэнсон.

— Вы хотели узнать, не нанял ли меня кто-нибудь, чтобы я пришел и поговорил с вами. Я спросил, кто, по-вашему, может быть таким человеком.

— Да, — сказал он, — совершенно верно.

Он постучал кончиком сигареты по краю стеклянной пепельницы, стоявшей рядом с его локтем на каминной полке.

— Я имел в виду, что не представляю, кто мог бы настолько заинтересоваться случаем мистера Питерсона и его печальным концом, чтобы взять на себя труд нанять частного детектива, чтобы вновь поднять это дело. Тем более что, как я уже сказал, полиция уже тщательно все проверила.

Я усмехнулся. Я могу хорошо усмехнуться, если попытаюсь.

— Расчёски, которыми пользуются копы, как правило, щербатые и забиваются всяким хламом, который не стоит уж слишком тщательно исследовать.

— И всё-таки я не могу понять, зачем вы здесь.

— Видите ли, мистер Хэнсон, — сказал я, поёрзав в глубине кресла в попытке принять достойное положение, — насильственная смерть всегда оставляет некоторые вопросы без ответов. По моим наблюдениям.

Он снова следил за мной из своей ящероподобной неподвижности:

— Какие ещё вопросы?

— Вы имеете в виду дело мистера Питерсона? Как я уже сказал, есть стороны его смерти, которые вызывают определенные вопросы.

— А я спросил, что это за вопросы?

Нет ничего лучше тихой неумолимости; шумная её разновидность никогда не работает так хорошо.

— Ну, например, вопрос о личности мистера Питерсона.

— Его личность. — Это был не вопрос. Его голос стал мягким, как ветер над полем боя после особенно кровавого сражения. — Какой может быть вопрос о его личности? В ту ночь я видел его на дороге. Невозможно было ошибиться, кто это был. К тому же на следующий день сестре показали его труп, и она не выразила никаких сомнений.

— Я знаю, но дело в том — и вот мы подошли к сути дела — кто-то недавно заметил его на улице, и он вовсе не был мёртв.

Есть тишина и есть тишина. Какую-то вы можете прочитать, какую-то — нет. Был ли Хэнсон удивлен тем, что я только что сказал, был ли он поражён этим, или он просто ничего не говорил, чтобы позволить себе подумать, я не знал. Я наблюдал за ним — ястреб не сделал бы этого пристальней, — но всё ещё не мог решить.

—

Позвольте мне уточнить, — начал он, но в этот момент дверь снова открылась, и дворецкий Бартлетт, пятясь, вошёл с обезьянорукой сутулостью, неся широкий поднос с чашками и блюдцами, серебряным чайником, маленькими серебряными кувшинчиками, белыми льняными салфетками и не знаю с чем ещё. Он подошёл, поставил поднос на один из маленьких столиков, фыркнул и вышел. Хэнсон наклонился, налил чай в две чашки — через серебряное, не какое-нибудь, ситечко — и протянул одну мне. Я поставил её на подлокотник кресла. Мне тут же было видение, что я случайно сбиваю её локтем и обжигающая жидкость льётся мне на колени. В детстве мне нужна была тётя, одно из тех свирепых созданий в одеяниях из бумазеи, с лорнетом и усами, которая научила бы меня, как вести себя в подобных ситуациях.

Я видел, как Хэнсон снова готовится заявить, в своей разученной, утомлённой манере, что он забыл, о чём мы говорили.

— Вы хотели кое-что прояснить, — подсказал я.

Он снова занял место у камина и медленно помешивал серебряной ложечкой чай, помешивал и помешивал…

— Да, — сказал он и замолчал, снова задумавшись. — Вы говорите, что кто-то недавно видел мистера Питерсона на улице.

— Совершенно верно.

— То есть утверждает, что видел его.

— Этот человек был совершенно уверен.

— И этот человек?..

— Кто-то, кто знал мистера Питерсона. Кто-то, кто знал его хорошо.

При этих словах его взгляд стал пронзительно острым, и я подумал, не слишком ли много сообщил.

— Кто-то, кто хорошо его знал, — повторил он. — Это какая-то женщина?

— А почему вы спрашиваете?

— Женщины, как правило, более склонны к подобным вещам, чем мужчины.

— Каким вещам?

— Увидеть мертвеца, идущего по улице. Представить себе, что так оно и есть.

— Скажем так, этот человек был компаньоном мистера Питерсона, — сказал я, — и оставим всё как есть.

— И этот человек нанял вас, чтобы вы пришли сюда и навели справки?

— Я этого не говорил. И я этого не говорю.

— Это означает, что вы опираетесь на сведения из вторых рук? На слухи?

— Так было заявлено, и так я это услышал.

— И вы в это поверили?

— Вера не входит в программу моих действий. Я не занимаю никакой позиции. Я просто навожу справки.

— Верно. — Он протянул это слово, придав ему вздох падения. Он улыбнулся. — Вы не притронулись к чаю, мистер Марлоу.

Из вежливости я сделал глоток. Чай уже почти остыл. Я не мог вспомнить, когда в последний раз пил чай.

В стеклянной панели двери, через которую мы вошли, шевельнулась тень, и, подняв глаза, я увидел, что на нас смотрит мальчик, худой и остролицый. Увидев, что я его заметил, он быстро развернулся и исчез. Я повернулся к Хэнсону. Казалось, он не заметил фигуру в дверях.

— Куда вы звонили в тот вечер, — спросил я, — после того как увидели тело?

— В полицию.

— Да, но куда? В центральную или в офис шерифа?