Черноморский Клондайк
Шрифт:
Сознание Архелая гасло. И вот уже лицо евнуха снова стало плоским и неразличимым. Беззвучно упало оно монетой в черную щель ночи. Колени у Архелая подогнулись, и он, не замечая раздирающих его тело клинков, медленно осел на грязный камень. Он не видел, не слышал, как враги, глумясь и ругаясь, рылись в его кошельке, как вытирали кровавые клинки о его накидку.
– Это Гермионе, – раздался в темноте чей-то сиплый голос.
– А это нам, – вторил ему тенор.
Монеты маленькими солнцами горели в ночи, звонкой дробью выстреливая в ее черный бархат. Звяк, звяк, стук, стук…
Дверь
Арсений Адольфович едва не вскочил с постели. На лбу крупными каплями выступила испарина.
Атласная простыня, которой он укрывался, скатилась на пол. Подушка дыбилась далеко в изголовье, между тем как он клубком свернулся в центре огромного ложа. В комнату, дырявя острыми лучиками плотные шторы, прорывался солнечный свет.
Арсений Адольфович чувствовал странное напряжение в бедрах. Казалось, штаны сатиновой пижамы ему малы. Он потрогал их сверху и обнаружил выпиравшую из них плоть. Его член набух, как у молодого.
– Профессор, – звал его елейный голосок за дверью.
Арсений Адольфович, испытывая досаду и смущение, сел на кровати. У него предательски дрожали ноги, а вздутая плоть не хотела опадать.
Он наскреб на тумбочке очки. Нацепил их трясущимися руками.
– Кто там? – прохрипел он, не скрывая гнева.
– Ваш завтрак, – донеслось до него из-за двери.
– Оставьте в столовой, – недовольно сказал он.
– Это распоряжение Эдуарда Василича, – пропела прислуга. – Он обеспокоен вашим отсутствием.
– Я скоро спущусь.
– Возьмите завтрак, – настаивала девица.
«Этому конца не будет!» От раздражения профессор закусил губу и направился к двери. Он прислонился к косяку, прикрывая таким образом буйство в штанах, и отпер дверь.
– Давайте, – он протянул руки, полагая, что приборы стоят на подносе.
Но девица, смело переступив порог комнаты, вкатила поблескивающую никелем, вместительную тележку. Она остановилась только у столика, куда стала выгружать прикрытую ослепительной крышкой тарелку, кофейник, кувшинчик со сливками, стакан с апельсиновым соком, вазочку с джемом, плошку со сливочным маслом, тарелку с виноградом и абрикосами и корзиночку со свежеприготовленными тостами. Она крутила своей шарообразной задницей, едва прикрытой коротким подолом цветастой мини-юбки.
– Яичница с беконом, – девица оглянулась и чуть заметно подмигнула Арсению Адольфовичу.
Он же со смешанным чувством неловкости и легкого возбуждения наблюдал за эротическими движениями женского крупа. Сладострастные образы ночных сновидений встали перед ним во всей своей обжигающей отчетливости.
– Архедика, – неожиданно для самого себя простонал он и на заплетающихся ногах двинулся к девице.
Та все еще стояла нагнувшись, словно специально возбуждая профессора.
Услышав его восторженно-истерический возглас, она лишь чуть повернула голову, скользнув лукавым взглядом по его искаженному лицу, и с какой-то садистской неспешностью стала поправлять салфетку. Ее круглая задница ходила при этом невинном занятии из стороны в сторону.
Арсений Адольфович вдруг обрел незнакомую легкость. Его
Арсений Адольфович застыл истуканом, глядя, как крупные яркие губы заерзали по его твердому органу. Несколько ловких движений – и он запрокинул голову, отдаваясь обволакивающей неге. Теперь он дрожал, как кипарис, по которому проходил ветер. Окончательно осмелев, он уперся ладонью девушке в затылок. От ее волос поднимался елово-дымный аромат, заставлявший вибрировать его воскресшую для ласки плоть.
Прислужница была мастерицей. Она не торопилась, работала ровно и спокойно, умело чередуя апогейные виражи и паузы, во время которых Арсений Адольфович изнемогал от желания настолько, что ему становилось дурно. Сознание его затмевал ночной мираж, ему чудилась сочная Архедика. Девица как могла растягивала удовольствие, но нарастающее томление Арсения Адольфовича в конце концов прорвалось ей в рот клейкой белой волной. Девица невозмутимо сглотнула и сально улыбнулась, приподнимаясь с колен.
Арсений Адольфович обалдело пялился на нее. Облизнув языком свои чувственные губы, прислужница уселась в кресло и, разведя колени, стала ласкать себя рукой между ног. Она была без трусиков. Арсений Адольфович потерял дар речи.
– Вон, пошла вон! – вдруг закричал он. Едва утихли спазмы оргазма, к нему вернулось трезвое представление. – Я… я… ты… вы… – его душило возмущение и отчаяние.
Девица продолжала свое бесстыдное занятие, глядя на ошеломленного профессора маслянистыми глазами.
– Пшла вон! – грозно заурчал он.
Девица растянула губы в полупрезрительной усмешке. На ее живой мордочке появилась гримаса разочарования. Она сдвинула ноги, кокетливо поднялась с кресла и шагнула к профессору. Ощутив весь ужас происходящего и неуместность собственного желания, Арсений Адольфович отбежал к стене.
Девица прыснула со смеху, но вовремя успокоилась. Взгляд профессора выражал страдание и ненависть.
– Ухожу, ухожу, – хитро улыбнулась она и, открыв дверь, вскоре исчезла за ней, напоследок насмешливо шевельнув округлыми бедрами.
Отдуваясь и костеря собственную распущенность, Арсений Адольфович плюхнулся в кресло, в то самое, где минуту назад девица устроила свой бесстыдный цирк. Вспомнив про это обстоятельство, он вскочил как ужаленный, словно гобелен все еще хранил сексуальный аромат дивы в цветастой мини-юбке.
Он переместился на кровать, лег, натянув простыню до самого подбородка.
По телу по-прежнему пробегала дрожь. Но это уже был не трепет плотской горячки, а озноб стыда. Он закрыл глаза и вдруг вспомнил о последнем эпизоде своего сна.