Черноморский Клондайк

Серегин Михаил Георгиевич

Сидя в машине, Хазар снял с пояса мобилу и набрал знакомый номер.

Взрыв дома подействовал на него успокаивающе.

– Значит, так, Федя, – Хазар взглянул на часы на приборном щитке, – я через пять минут буду в порту, чтобы «Елена» была наготове.

– Куда на ночь глядя, Эдуард Василич? – забеспокоился капитан яхты.

– На восток, – коротко бросил Хазар и отключил мобильник.

Через несколько минут обе машины, скрипя резиной на повороте, влетели в порт. Оставив автомобили на стоянке, команда Хазара погрузилась на белоснежную

двухпалубную «Елену» – моторно-парусную яхту водоизмещением двенадцать тонн. Два дизельных двигателя, хоть и жрали по двести литров солярки в час, зато позволяли ей развивать скорость свыше тридцати узлов. Надраенные стойки лееров, утки и другие металлические детали сияли отраженным светом, падавшим от портовых фонарей.

Шурик – один из матросов, загорелый веснушчатый парень – убрал трап и отдал швартовы. На мачте загорелся бело-лунный ходовой огонь, и яхта стала медленно отчаливать от пристани. Оставив своих телохранителей на шканцах, Хазар поднялся в ходовую рубку, где его встретил капитан.

– Так куда идем, Эдуард Василич? – поправил он белоснежную фуражку с крабом и крутанул пальцами кончики длинных казацких усов.

– Пройдемся вдоль побережья, – Хазар махнул рукой в сторону Новороссийска.

– Близко к берегу не могу, Эдуард Васильевич, – взроптал было капитан, но Хазар ему договорить не дал.

– Пойдешь. А не пойдешь, я тебя уволю.

– Это же нарушение.

– Я отвечаю, – отрезал Хазар.

Он взял морской бинокль, висевший в рубке, и приложил окуляры к глазам.

«Елена» утюжила побережье уже около двух часов, когда у Хазара на поясе залился причудливой мелодией мобильник. Он вышел из рубки, свистнул Леху и передал ему бинокль. Только после этого взял трубу.

– Ты что же это, гад, делаешь? – узнал он возмущенный голос Пенькова.

Хазар не помнил, чтобы кто-нибудь к нему так обращался, поэтому опешил.

– Ты чего это, Кузьмич, – повысил голос он, – минералки обпился?

– Думаешь, – продолжал вице-мэр, – ты у нас самый крутой, все тебе позволено? А если я тебя сдам со всеми потрохами?

Во избежание лишних ушей Хазар спустился по трапу на нижнюю палубу и прошел на корму. Поняв, что Пеньков чем-то недоволен, он сбавил тон.

– Да объясни ты толком, Кузьмич.

– Это я тебе должен объяснять, я? – Пеньков прямо заходился в неистовстве. – Может, лучше ты мне объяснишь, на хрен тебе понадобилось дом взрывать?

– А-а, ты об этом? – понял Хазар. – Доложили уже.

Так ведь никто ничего не видел.

– Как же, «никто не видел»! – орал Пеньков. – Да ты там больше двух часов провел!

– Ну и что, – Хазар пожал плечами, словно Пеньков стоял рядом, – дом взорвался, когда я уже уехал.

– Ты что, в отказ пошел? – заверещал вице-мэр.

– Тихо, тихо, Кузьмич, – успокаивал его Хазар, – я не отказываюсь. Был там, да. Так получилось. Одна сука меня достала.

Ездила мне по ушам, потом моим ребятам… А, что там базарить! Ты уж замни там, ладно? А я в долгу не останусь,

ты меня знаешь.

– Что значит «не останешься»? – Пеньков сбавил обороты, но решил сразу же расставить все точки над i. – Как ты вообще себе это все представляешь?

– Ну там, в натуре, бензин взорвался, то да се, что ты, не знаешь, что ли? – принялся объяснять Хазар. – А с меня за это какая-нибудь безделушка древняя. Что-нибудь вроде той Афро… блин, как ее… ну, рогатой бабы… Идет?

– Ладно, – тяжело вздохнул Пеньков, – попробую что-нибудь сделать.

– Хазар, там, кажись, их посудина, – прибежал на корму Леха.

– Век буду благодарен, Кузьмич, – закончил разговор Хазар.

– Не надо век, лучше сразу, – поправил его Пеньков и положил трубку.

* * *

Крохотная пристань встретила их ровным плеском волн. Три лодки, трепыхавшиеся у мостков, выглядели в темноте не так убого, как днем. Впрочем, троим путешественникам не было до них никакого дела. Ребята сошли на берег.

Село Рубановское располагалось меж двумя пологими холмами. Старые дома лепились один к другому. И только на юго-восточной его оконечности начиналась современная застройка – несколько коттеджей с ондулиновым покрытием крыш, башенками, колоннадами и гаражами. Коренное население ютилось в более или менее ветхих домишках, жило огородом и рыбалкой.

Кое-кто ездил на работу в Анапу, но таких набралось бы человек пять – не больше. По склонам холмов росли буки и дубы. Два местных шинка снабжали население дешевым вином и виноградным спиртом. Некоторые из сельчан сдавали на лето свои хибары туристам-дикарям. По своему этническому составу население представляло смесь из казаков, украинцев и выходцев из солнечных республик. Но тон все же задавали казаки.

– Сейчас расспросы начнутся, – недовольно пробурчал Валентин.

– Если, конечно, бабуся дома, а не у Микулы, – усмехнулась Галина.

– Кто это, Микула? – поинтересовался Иннокентий.

Так или иначе он был связан с этим беспокойным семейством и его волновало все, что в нем происходило.

– Фраер один местный, – скривил рот Валентин, – старику под восемьдесят, а он у себя в хате настоящий гарем устроил.

– Не понял, – с недоумением сказал Иннокентий.

– Увидишь, поймешь, – небрежно бросил Валентин и прибавил шагу.

Они прошли по относительно широкой дороге до развилки, где одиноко вскинул тонкую шею колодезный журавль, и свернули налево. В окнах домов горел свет, кое-где стекла были подсвечены экранами телевизоров, из-за забора одноэтажной деревянной постройки неслись пьяные раскаты казацкой песни. Внезапно песня смолкла, и два шатких мужских голоса затеяли перепалку. Шаги ребят то и дело возбуждали собачий лай.

Порой громыхала входная дверь, на миг белела чья-то размытая сумерками фигура и снова исчезала в черном зеве кирпичных или деревянных стен.