Чернозёмные поля
Шрифт:
Лицо Демида Петровича изумлённо вытянулось, когда он заглянул в ящик. Дрожавшею от волнения рукою он стал выкладывать на тарелку белые шары. Гласные переглядывались с недоумением. Овчинников уже бывал на выборах и знал, какой дружный взрыв поздравлений и криков вызывает ящик с несомненно избирательными шарами. Значит, опасность была велика, если ни Ватрухин, ни Протасьев, никто не бежал к нему объявить
— Двадцать два неизбирательных; избирательных двадцать два! — сдержанным голосом объявил предводитель.
— Свой двадцать третий! Выбран! — тихо, но явственно произнёс кто-то.
…De la capotte anglaise, Je ris…— бормотал в это время Овчинников, и вдруг поперхнулся, побледнев, как платок.
Ватрухин и другие шли к нему, стараясь устроить весёлые лица.
— Поздравляю с победой! — говорил Ватрухин. — Расцелуемтесь по-русски… вот так…
— Eh bien, eh bien! Ну, вот и кончено, — бормотал несколько сконфуженный Протасьев, пожимая руку Овчинникова. — Надо было предвидеть, что так закончится…
Овчинников отвечал на поцелуи и пожатия красный, как рак. Всем было неловко и очень досадно. Каншин подбежал тоже, окончив счёт чёрным.
— Ну, юный председатель, обнимемся на радости, — говорил он в первую минуту с притворною улыбкою.
Ватрухин отвёл его в сторону.
— Каково? — спросил он, полный ярости и негодования.
— Тут что-то непонятное… Я просто голову теряю, — дрожащим от смущения голосом отвечал Каншин.
Подошёл Волков с надутым и вытянутым лицом.
— Вот до чего довели! — угрюмо объявил он. — Каковы канальи!
— Не понимаю, ничего не понимаю, — растерянно говорил Каншин, разводя обеими руками.
— Чего тут не понимать? Дело ясно, как день! Все одиннадцать мужицких налево с Тарановым, Коптев налево, Суровцов налево, четыре городских налево, да эта ещё сволочь лохматая, Жуков с компанией, — вот и двадцать два!
— Двадцать два! Это что-то невероятное! — ужаснулся Каншин. — В самое скверное время они доходили до восьми; девять не было ни разу во все шесть лет… и вдруг двадцать два… Тут, воля ваша, что-то не так… Тут какая-то таинственная загадка.
— Вы говорите, городские? Городские непременно наши! — спорил Ватрухин.
— Были-с, да все вышли! — мрачно огрызался Волков. — Вы Лаптя обедать не позвали, он по всему городу ездил, в трубы трубил… Ну вот и натрубил.
— Из ума вон! — хлопнул себя по лбу Демид Петрович. — Забыл, совершенно забыл… Неужели это Силаевы штуки?
— Ну, однако на нас устремлены слишком любопытные взгляды, — сказал Ватрухин. — Надо пойти к дамам. Во всяком случае, наша взяла!
Когда предводитель со своими друзьями и с новым председателем вошёл в залу, около стола уже собралась густая кучка гласных.
— Демид Петрович, позвольте продолжать баллотировку? —
— Сейчас, сейчас! — вежливо засуетился Каншин. — Чтобы не терять времени, я хочу сначала послать на утверждение губернатору вновь избранного председателя, а затем приступим к избранию членов.
— Мы просим продолжать баллотировку в председатели, — настойчиво повторил Коптев.
— В председатели? — изумился Демид Петрович, слегка дрогнув голосом. — Да ведь мы же, господа, выбрали председателя? Собрание просило Николая Дмитриевича, и Николай Дмитриевич выбран. Какой же смысл в дальнейшей баллотировке?
Ватрухин, Протасьев, Волков озабоченно приближались к председательскому креслу, почуяв неожиданно открывшуюся опасность.
— У нас есть председатель, председатель выбран! Нам некогда терять время! Выбирать членов, выбирать членов! — закричали кругом предводителя, заглушая голос Коптева.
Но Трофим Иванович был не такой человек, чтобы его можно было застращать криком, и Каншин догадался об этом раньше других.
— Господа, — сказал он, уже считая лишними дипломатические увёртки. — Неужели из-за фантазии каждого гласного мы будем терять время в баллотировках, никому не нужных? Прошу вас подписать баллотировочный лист, его нужно сейчас же отправить губернатору.
— Подписывать, подписывать, не нужно баллотировки! — кричали предводительские.
— Позвольте, Демид Петрович! — орал Коптев, в свою очередь заглушив своим топорным голосом голоса толпы. — Вы меня не можете лишить дарованного мне законом права выбирать, кого я хочу! Вы председатель собрания и обязаны первый соблюдать законы!
— Председатель выбран, господин Коптев! Слышали вы это? — официальным тоном объявил Каншин, весь дрожавший от волнения и досады. — Если вам угодно баллотировать кандидата, извольте; а председателя мы выбрали.
— Вы — выбрали, но мы — не выбрали! Мы хотим другого! — горячился Коптев, потеряв терпение. — Мы не обязаны иметь председателем того, кого вам угодно. Мы требуем баллотировки. У кого больше шаров, тот и будет председателем.
— Да кто ж это «мы», позвольте вас спросить? — иронически прервал его Каншин. — С одной стороны, воля целого собрания, с другой стороны — ваша личная прихоть. Кто эти «мы», спрашиваю? У нас тут и без того слишком много дел…
Каншин вопросительно поглядывал на гласных, уверенный, что у Коптева не найдётся откровенных союзников.
— Я тоже присоединяюсь к заявлению Трофима Ивановича, прошу баллотировать! — не глядя на Каншина и словно нехотя проговорил Таранов.
Суровцов хотел сказать то же, но не сказал ничего, видя, что дело идёт именно о нём.
— И мы всеусерднейше просим, ваше превосходительство, приступить к баллотировке, — униженно кланялся Зосима Фаддеич, состроив самую добродетельную физиономию. — Потому Господь нам лучше покажет, какого нам начальника нужно… Просим покорнейше, ваше превосходительство, так как наше усердное есть желание.