Черняховского, 4-А
Шрифт:
Нас супруги верные!
Чтобы жить с природой слитно,
Чтобы стал здоровым сон —
Привози сюда поллитра
И хороший закусон!
Здесь, звездой своей хранимы,
Жили жизнью мы простой…
Но фемины, словно мины,
Подрывают наш устой!
Не езжай сюда, супруга,
Не езжайте, отпрыски…
За себя оставил
Сам считаюсь в отпуске!
И женщины якобы отвечали нам:
Ваш моральный облик низкий,
Родились пижонами…
Не дают телефонистки
Разговоров с жёнами!
И жаловались друг другу:
Подружка моя,
В Шереметьеве графья:
На работу не загонишь —
А у каждого семья!
И ещё:
Подружка моя,
Я беременная —
Литератора пригрела
Не ко времени я!
Подружка моя,
Ну и метонимия:
Полюбила я двоих,
Мучусь между ними я!
В частушечье басшабашье вплетались порой и глубокомысленные строки, тоже вывешенные на стенках для всеобщего обозрения и осмысления:
В повседневные мелочи заткан,
Не забудь, что немного осталось:
Не откладывай дело на завтра,
Не откладывай
это
на старость!
Или:
Мы любим веселье, вино и закуску,
Но нравственность наша строга:
Мы птицу берём непременно за гузку,
Быка же — всегда за рога.
И, наконец:
Поставь поллитра всяк, сюда входящий, —
Тем самым явью сделавши утопию;
Тогда мы скажем: «Этот — подходящий
По образу, а также по подобию!»
Последние три, как бы сейчас сказали, слСгана — то есть, рекламных призыва, случайно сохранившиеся у меня, написаны рукой давно ушедшего в небытие Юлия Даниэля. На одном из этих кусков бумаги со следами кнопок, которыми их пришпиливали к стенке коридора, вижу чернильные следы наших интеллектуальных забав — словесные созвучия, показавшиеся нам тогда интересными или оригинальными (завидуй, Женя Евтушенко!):
зубовные лязги — любовные ласки;
обессиленный — Абиссиния;
щедрый — пещерный;
какаду — как в аду;
распахана — распахнута;
начинали — начиняли;
анонимно — они мне…
Хватит!.. Занавес.
2
В то утро я, как обычно, выпустил Капа на утреннюю прогулку по дачному участку, а через некоторое время вышел тоже прогуляться и забрать его домой. Завернул за угол дачи и… перепугался!
Возможно, вы припоминаете слово, которое обычно произносилось зловещим шёпотом людьми, поднаторевшими в плавании по житейским морям, — слово «склещивание». Вообще-то оно — медицинский термин, имеющий отношение к тому, что может произойти при половом акте, нечто вроде спазма.
Но я, собственно, не о том, а о своём жутком испуге, когда увидел нечто подобное, произошедшее с моим Капом и какой-то собакой. Я сразу бросился обратно в дом к Юлию, сообщил про то, что увидел, и в отчаянии вопросил: что делать? Вызывать ветеринара? Но мой друг нагло рассмеялся и с добродушным презрением осведомился, неужели я до сих пор не знаю, как это происходит у собак. Я признался, что не
С Капом всё окончилось благополучно: они расцепились, и я понадеялся, что у его подруги через положенное время родятся чёрно-пегие длинноухие красавцы, все в отца, и для них для всех найдутся приличные хозяева.
Но этого мы с Юлием не дождёмся, а вот жильца в третьей, пустующей, комнате дождались. Вернувшись с очередной лыжной прогулки, в которой нас без особой охоты сопровождал Кап, чьи короткие лапы часто проваливались в снег, и это ему не нравилось, мы обнаружили, что у нас появился сосед. А когда тот вышел в коридор, то, приглядевшись, я понял, что знаю этого человека: познакомился с ним не так давно у Полины, на дне рождения, и зовут его Володя Чалкин. Мы успели, помню, перекинуться тогда несколькими фразами о Лёне Летятнике, о ремонте пишущих машинок, о вселенском бардаке, в котором сподобились жить, и я почувствовал, что Володя тоже из тех, к кому недавно начали прилагать латинское слово «диссидент», то есть «несогласный» — только не тот, кто не согласен с господствующей в стране религией, что первоначально подразумевалось при образовании слова, но с правящим режимом и пытается противостоять ему. В мыслях или в делах — вопрос второй. У нас у ту пору был больше в ходу вариант первый, и все «инакомыслящие», кого знал, и я, в том числе, принадлежали к этой группе, то есть «инакомыслили» в своём тесном кругу. (Юлий Даниэль стал одним из первых, кто, быть может, сам того не ожидая, перешёл в другую группу — действующую на передовых позициях. Но подробнее об этом в дальнейшем.)
В первые же дни пребывания Володи по соседству с нами мы убедились, что он, увы, мало чем отличается по моральным качествам от своих соседей: также он начал своё пребывание на даче с приглашения гостя (точнее, гостьи) и также его выстукивание на машинке сменялось периодами полного затишья, после чего стучание возобновлялось с новой силой, и трудно было определить, какие периода продолжительней.
Но всё проходит, как однажды сказал Экклезиаст, — Володя Чалкин остался в одиночестве, и тогда знакомство наше укрепилось, мы начали чаще распивать вместе чаи и другие жидкости, беседовать, даже спорить. Собственно, более или менее серьёзный спор возник как-то между Володей и Юлькой, я же ограничивался лёгким подзуживанием той или другой стороны, поскольку уже тогда считал весьма бессмысленным занятием всерьёз и подолгу рассуждать о политике, как внешней, так и внутренней: разговоры эти напоминали мне метания тех, кого называли когда-то софистами и кто яростно искал абсолютную истину, а также единственно верные рецепты поведения человека в обществе.
Начался спор с того, что Володя обозвал Юльку кверулянтом. Тот слегка обиделся, но честно признался, что никогда не слышал такого слова, однако даёт голову на отсечение: оно не слишком комплиментарное. Володя ответил, что тоже до недавнего времени не имел о кверулянтах ни малейшего понятия, однако сейчас может доложить нам, что так называли тех, кто зациклен на стремлении всегда и везде считать себя ущемлёнными и обиженными и пытаются, всегда и везде, отстаивать свои права. И ладно бы ещё — свои, но также и тех, кто об этом отнюдь не просит и вполне удовлетворён своим положением, своей жизнью, своими…