Черные ангелы
Шрифт:
— Так ты не уедешь?
Вместо ответа она погладила его по руке, потом сказала:
— Я могла бы просто отъехать чуть подальше… в Бордо, например… Но мне понадобится помощь… Я не так богата…
На лице Андреса отобразилась досада. «Крестьянская душа, у него каждый грош на счету», — подумала Тота. Он же вспоминал слова отца: «Потерпи немного, и мы выиграем дело…» — и настаивал, чтобы она осталась в Люгдюно. Она в общем-то не отказывалась; она пока еще принадлежала ему и слушалась его.
— Я ухожу, мне пора, — повторял Андрес и все
Снизу он казался ей очень высоким, что не соответствовало действительности. Тота снова подняла руку; казалось, это не рука, но змея, а кисть — ее голова. Андрес легонько прикусил ладонь, коснувшуюся его губ, Тота не вскрикнула. В гостинице стояла тишина, только на кухне что-то рубили ножом.
— Теперь прощай, — произнес он.
И лица их сблизились в темноте.
Она слышала, как удаляются по коридору его шаги. Она всегда прислушивалась, когда он уходил, знала, как тарахтит мотор его автомобиля, а дальше угадывала по гудку, сворачивает ли он у кладбища или едет по дороге на Сен-Клер. В этот раз приглушенный звук его тяжелых шагов по ковру вдруг прервался шумом, стуком падающего тела, затем раздался голос Андреса, выкрикивающий проклятия, и хихиканье.
Тота вскочила с постели, ощупью нашла пеньюар и выбежала в темный коридор. С лестницы лился свет, на площадке копошились какие-то фигуры. Два смеющихся молодца удерживали на полу человека, накрытого простыней — все походило на шутку.
Тота стояла полуодетая, не решаясь выйти из темноты; хохот ее успокоил. Но тут лежавший выбрался из-под простыни, и она увидела окровавленное и перекошенное от злости лицо Андреса. Нападавшие замерли в изумлении.
— Месье Андрес! Ну, дела!
Выпачканный кровью, Андрес кричал:
— Мулер? Пардье? Сволочи! Скоты!
Тота бросилась к нему, упала на колени, обхватила его голову руками. У него шла кровь носом, и верхняя губа припухла.
— Ну-ка, живо, — скомандовала она шепотом, — помогите ему дойти до моей комнаты.
Юнцы выглядели расстроенными: к Андресу они относились хорошо. Он был незаносчивый, ас в футболе, лучший нападающий в округе, без него и команда развалилась бы.
По счастью, гостиница в это время года пустовала, и на их этаже никто не жил. Мулер бормотал на диалекте:
— До свадьбы заживет… Знать бы, что это он! Вот беда-то! Мы ждали кюре! Посмеяться хотели!
Андрес приподнялся на кровати.
— Мне уже лучше, — сказал он.
— Если бы мы знали… Вы же понимаете… — лепетали его обидчики.
— Пошли вон, и чтоб никому ни слова, слыхали? Не то в полицию пожалуюсь.
Мулер предложил остаться и отвезти Андреса на его автомобиле, если он будет чувствовать себя неважно. Пардье бы вернулся один на их грузовичке. Болтать они, понятно, не будут.
— Убирайтесь оба, — проворчал в ответ Андрес.
Тота, все это время молча хлопотавшая над Андресом, сказала, не поднимая глаз:
— Вы сможете, однако, засвидетельствовать, что господин кюре…
Они неодобрительно на нее покосились,
— А что это доказывает? Только одно… — и, поднеся с двух сторон руки к обтянутому беретом узкому черепу, он указательными пальцами изобразил рога.
Андрес попытался было вскочить, но Тота его удержала:
— Брось!
Некоторое время они напрягали слух: грохот грузовичка стих вдали. Теперь Андрес лежал на постели, а Тота поспешно одевалась. Ярко горела лампа.
— Зачем тебе одеваться, ведь ты же сейчас ляжешь спать? — дрожащим голосом произнес Андрес.
Тота молча открыла шкаф и стала доставать из него платья, белье и прочие вещи. Андрес приподнялся:
— Ты с ума сошла? Сейчас уже нет поездов.
Она сказала, что уедет первым утренним поездом, в пять сорок. Оставшееся время полежит одетая. На вопрос, куда она поедет, отвечала только: «Как можно дальше». Ничего более определенного он от нее не добился. Правда, она дала слово, что напишет ему, как только устроится, и сообщит свой адрес. Она готова была пообещать, что угодно, лишь бы от него отделаться. Его мольбы разбивались о глухую стену.
IX
— Мне кажется, едет машина.
Градер открыл дверь, прислушался. Лунный свет едва пробивался сквозь туман, и ни звука в целом мире, кроме журчания Бальона, разбухшего от дождей. Матильда, сидевшая у огня, не шевельнулась. Она бы почувствовала, если бы приехал Андрес.
— Мы его больше не увидим, — прошептала она.
Градер пожал плечами:
— Он задержался… Поставь себя на его место. Но он разумный юноша.
Неожиданно Матильда встала:
— Вот теперь — он.
Не успел Габриэль ответить, что ничего не слышит, как до него донесся нарастающий гул мотора.
— Он изменил скорость, значит, свернул в аллею, — добавила Матильда.
Андрес вошел, скинул старую кожаную куртку и даже нисколько не удивился, увидев их обоих на ногах среди ночи.
— Что с тобой, мой мальчик? — воскликнула Матильда. — У тебя губа распухла и на лбу шишка.
Он проворчал, что это пустяки, расшибся в гараже, и, не отвечая на другие вопросы, подошел к камину. Буркнул только, что голоден. Матильда, державшая для него на плите разогретый суп, накрыла на стол. Он начал есть, громко чавкая, как едят в трактирах. Габриэль курил, сидя поодаль, и не сводил глаз с сына. Матильда, напротив, подавая ему, смотрела в сторону. Этой ночью ей не хотелось его поцеловать, он был ей неприятен.
— А теперь, малыш, пора спать.
Андрес залпом осушил стакан вина и придвинул стул к огню. Раскрасневшееся лицо, мутный взгляд, недобрая ухмылка и синяки делали его похожим на уличного хулигана.
— Спать не хочется, — ответил он. — И вообще, не время: надо что-то решать… Если вы не слишком устали…
— О, я давно забыл, что такое сон, — перебил его Габриэль, — поскольку веду ночной образ жизни… А вот ты, Матильда, иди ложись. Ты уже засыпаешь.