Черные ангелы
Шрифт:
— Этот человек, Градер, возомнил себя Богом…
Заученные некогда истины падали в смятенную душу Алена, как снег в огонь. Снег! Одна святая, вспомнилось ему, видела, как души низвергаются во тьму — летят, подобно хлопьям снега в пургу. Стук дождя по черепицам крыши и по лужам не заглушал субстанциальной тишины этого живого снега, бесчисленных слоев бесконечно падающих друг за другом душ.
Неимоверным усилием священник постарался задушить в зародыше кощунственное желание слиться с этой снежной лавиной, подавить ужасающее искушение не отделять себя от неисчислимого
— Так кто же может спастись?
— Человекам это невозможно, Богу же все возможно.
Нет ничего невозможного для любви; любовь опровергает логику книжников. Знал ли несчастный, изливший на листки ученической тетрадки мерзость своей жизни, как высоко он мог бы подняться на пути добра? Не принадлежат ли те, в ком мы видим лишь закоренелых грешников, к числу избранных, и не свидетельствует ли глубина их падения о высоте истинного призвания, которому они изменили? Святые не были бы святыми, если бы не подвергались искушениям и не висели на волоске от пропасти. Не те ли только и губят свою душу, кому дано было стать святым?
Так думал Ален, стоя на коленях и молитвенно сложив руки на школьной тетрадке. Дождь лил все сильней. Ален представил себе, как стучит дождь по крыше замка, где в одной из комнат спит человек, исписавший эти страницы беспорядочным почерком. Он отец Андреса, которого любила Тота. На мгновение Ален почти физически ощутил родство всех человеческих душ и те таинственные связи, которые возникают между ними под воздействием греха и благодати. Он плакал от любви к падшим. Гудок паровоза прорезал ночную тишину. Заскрипели колеса. С шумом вырывался пар. «Девятичасовой», — промелькнуло в голове у Алена. Какое ему дело до этого поезда? Но в ту же секунду гнетущая тоска навалилась на него с такой силой, что он уронил голову на стол, коснувшись лбом голубой тетради.
Поезд медленно приближался, окутанный пеленой дождя. На платформе никого, кроме начальника вокзала в плаще с капюшоном, смотрителя с фонарем и мужчины, лицо которого скрыто зонтиком. Градер — а это был он — поспешно шагнул навстречу полной даме, с большим трудом спустившейся по ступенькам вагона второго класса, где она ехала одна. Из третьего класса доносилось кудахтанье — везли кур. Настала решающая минута. Сымитировать голос Алины в телефоне не составило труда. А вот теперь предстояло самое сложное: объяснить Алине свое появление на вокзале, да так, чтобы она поверила. Может, она его и слушать не станет. Если бы он подготовил ее телеграммой… Но отправлять телеграмму с почты в Льожа было бы безумием, а поездка в Бордо показалась бы подозрительной. Телеграмма могла бы стать уликой. Достаточно и того, что ему пришлось утром звонить из Люгдюно и подражать ее голосу… А как иначе он бы помешал Катрин явиться на станцию? Нет, так лучше. Главное, найти верный тон.
— А вот и я. Не ожидала? Не путайся… Я тебе все объясню: Катрин заболела, температура тридцать девять. Ну, старику и пришлось все мне рассказать…
Алина
— Не стой под дождем. А что тут такого? Да, вообрази, мне известно о вашем заговоре: я должен на тебе жениться и убраться отсюда… Дурочка, тебе не нужно было пускаться на такие ухищрения: я и без того решил на тебе жениться! Только позволь тебе заметить, что ты совершенно напрасно посвятила Деба в наши дела.
Алина немного пришла в себя. Она взяла Градера под руку и укрылась под его зонтиком.
«Ему наплели эту сказку, — думала она. — Решили, что так проще… Что ж, мысль неплохая…»
Вслух она сказала:
— Знаешь, голубчик, замужество меня не больно-то привлекает. Мне требуется время подумать.
Градер вздохнул с облегчением: пронесло, а вот ей теперь конец. Как и в день своего приезда, он, отдав билет смотрителю, обогнул здание вокзала.
— Послушай, — Алина уставилась на него в упор, — если ты все знаешь, то почему ты не на машине? От кого тогда прятаться?..
— Андрес уехал на машине и до сих пор не вернулся.
По счастью, ему пришло в голову самое простое объяснение.
— Вот невезение! — буркнула Алина и, повиснув у него на руке, заковыляла по грязи.
— Тут минут десять от силы, — сказал он, — мы срежем лесом…
Перед ними дорожка, усыпанная опилками и сплющенной корой, протоптанная среди сложенных штабелями досок. Она выводит их на край поселка. Здесь, вместо того, чтобы выбраться на главную дорогу, Градер сворачивает на тропку, которая, минуя крайний дом, ныряет в лес.
— Это кратчайший путь, — поясняет он.
Глупо. Не надо было ничего говорить, все равно она смотрит только под ноги, стараясь не наступить в лужу или рытвину. Зря только привлек ее внимание: теперь она приподнимает зонтик и обнаруживает, что кругом лес и никакого жилья не видно.
— Мы выйдем прямо к замку. В такую погоду лучше ходить здесь: песчаный грунт поглощает воду. На дороге ты и не представляешь себе, что творится! Сплошной поток грязи! А тут ты не мочишь ноги…
— Ага! Как же! — Алина с трудом переводит дыхание. — Чертовы папоротники, с них капает, будто кто специально воду в ботинки заливает. И дождь усиливается!
— Нет, это с листьев капает, из-за ветра.
Между тем в лицо им хлещет самый настоящий ливень.
— Черт побери, — стонет Алина, — сил больше нет. Юбка к ногам прилипла. Мы точно правильно идем? Далеко еще?
Градер, как видно, не расслышал, во всяком случае, не ответил. Они тащились по невидимой глазу песчаной тропинке, то и дело спотыкаясь о корни.
— Как темно, Габриэль! Ты не заблудился? Почему ты не отвечаешь?
Она попробовала высвободиться, но он крепко держал ее под руку, как держат любимых. Нет, он не заблудился, он шагал быстро и уверенно, а она, толстая старая кляча, запыхавшись, ковыляла рядом.
Вдруг она резко остановилась, левой рукой ухватилась за ствол, свернутые каблуки увязли в песке.
— Все, — простонала она, — дальше не пойду!
Вой ветра и шум дождя поглотили ее отвратительный хриплый крик: