Черные дыры российской истории
Шрифт:
При Петре полным ходом шло закабаление крестьянства. Из ограниченного в правах человека крестьянин превратился в раба. Конечно, и до Петра крестьяне уже были крепостными, но все-таки это был совсем другой статус: за ними сохранялось право перехода, а некоторые зажиточные крестьяне при Алексее Михайловиче имели даже собственных крепостных. Точно так же и в годы правления царя Федора крепостным никто не препятствовал реализовывать свое исконное право – право перехода в другие поместья. День, в который крестьянин мог покинуть одного хозяина и прибиться к другому, получил на Руси название Юрьева дня, а петровские преобразования поставили на нем жирный крест. В 1711 году Петр подписал указ «О крепости крестьянской». Отныне крестьянин превращался в абсолютно бесправного раба, в вещь. Его стало можно продать с землей или без земли, разлучить с родными, обменять на породистую собаку, загнать до конца дней на завод или рудник, даже убить. Помещик становился царем и богом для своих крепостных и был волен распоряжаться их жизнью и смертью, как ему заблагорассудится. В то время как в странах Западной Европы крепостная зависимость
Торопливые и бестолковые реформы царя Петра требовали денег, а денег хронически не хватало. Небывалая в истории страны милитаризация, создание с нуля океанского флота, строительство в пожарном порядке заводов и фабрик, нелепые петровские прожекты, вроде сооружения Волго-Донского канала, были чудовищно затратными мероприятиями. Петр двинулся по испытанному пути усиления налогового бремени – с подданных стали драть семь шкур. Если жалованье государственных служащих при Федоре и Софье регулярно повышалось, то при Петре все происходило с точностью до наоборот. Царь Федор, как мы помним, четко расписал все налоги, существенно уменьшив многие из них, и даже ввел единый налог – так называемые «стрелецкие деньги и хлеб». При Петре же число позиций, подлежащих налогообложению, превысило все мыслимые пределы. По некоторым данным, за годы петровского правления прямые и косвенные налоги выросли минимум в пять с половиной раз, и это еще без учета огромной инфляции. Александр Бушков приводит 28 одних только новых налогов, введенных Петром. Перечислим некоторые из них:
«2. Сбор на рождение (родился ребенок – плати).
3. Сбор на похороны (помер близкий – плати).
4. Сбор на заключение брака. (…)
7. Налог на свечи.
8. Налог на владельца лошади.
9. Налог на конскую шкуру (сдох у тебя конь, ободрал ты его – плати).
10. Налог на конские хомуты.
11. Налог на упряжные дуги.
12. Налог на ношение бороды.
13. Отдельный налог на ношение усов. (…)
16. Налог на ульи (по всей России).
17. Сбор с покупки кровати.
18. Банный сбор (с каждой баньки). (…)
20. Трубный сбор (есть у тебя печь с трубой – плати).
21. Сбор с дров, купленных для собственного употребления. (…)
24. Налог на огурцы.
25. Налог на питьевую воду. (…)
28. Налог на покупку гробов».
Не правда ли, впечатляет? Так и хочется процитировать классика: «О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух…» Неуемной фантазии и редкой изобретательности Петра Алексеевича может позавидовать любой романист. Но это пока еще цветочки. Помимо поборов с кроватей, конской упряжи и гробов, пышным цветом распустились так называемые «казенные монополии», когда государство по своему усмотрению устанавливало цены на те продукты, производство и распространение которых находились под его контролем. Перечень таких товаров был велик – смола, деготь, рыба, свиная щетина, ворвань, спиртное, табак, игральные карты и многое другое. Была в этом списке и соль, которую, по указу от 1705 года, стали продавать со стопроцентной надбавкой, в результате чего те, кому она оказывалась не по карману, болели и умирали. И, наконец, истинный шедевр налоговой политики Петра. Венец трудов, превыше всех наград, как сказал поэт. Мы имеем в виду подушную подать, которая пришла на смену традиционной схеме российского налогообложения «с каждого двора». Теперь платить должны были все поголовно – от грудных младенцев до глубоких стариков. Между прочим, эту драконовскую систему отменил только Александр III в 1887 году…
Разумеется, выколачивание из подданных всех этих бесчисленных поборов и податей потребовало от государства экстраординарных мер, которые не замедлили явиться. Кто прилежно изучал историю в средней школе, должен помнить о так называемой продразверстке в эпоху военного коммунизма. Крестьяне не желали отдавать зерно Советской республике за бесценок, поэтому его приходилось выбивать силой. За двести лет до большевиков точно такую же практику собирания налогов придумал первый российский император. По всей стране были расквартированы войска, содержание которых тяжким бременем ложилось на плечи местного населения, а специальный комиссар, выбираемый из дворян данной губернии, осуществлял сбор денежных средств. Понятно, что такая политика сразу же обернулась беспрерывными конфликтами между мужиками и солдатами, офицерами и местным начальством, штатскими и военными. Петровская армия хозяйничала с таким размахом, будто находилась в завоеванной стране. Еще раз процитируем Александра Бушкова: «В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата – то есть высшего органа городской гражданской администрации. В Коломне генерал Салтыков, будучи там проездом, “бил бургомистра смертным боем”. Другого коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. В Пскове пьяные солдаты застрелили члена ратуши, а бургомистра били так, что он умер”».
Стоит ли удивляться, что прямым следствием этого вопиющего беззакония стали бунты, восстания и повальное бегство крестьян? Слов нет, бунтовали и бегали и до Петра, но только при великом российском реформаторе побеги приобрели массовый характер. Бежали в Сибирь, на Юг, к черту на рога, даже в «басурманскую» Турцию – куда угодно, лишь бы подальше от антихриста на троне. Бежали без оглядки, сломя голову, бросая годами нажитое добро. Страна расползалась по швам. В Казанской губернии через два года налогового беспредела при очередной ревизии не досчитались 13
А рожденные больным воображением царя безумные петровские проекты, заставляющие вспомнить о великих стройках социализма? Гигантоманию выдумали отнюдь не большевики – героические эпохи «бури и натиска» почти всегда бывают поражены родовым клеймом нелепых преобразований, наподобие пресловутого поворота северных рек. О канале между Волгой и Доном мы уже упоминали: его копали десять лет, а когда после провала Прутского похода Азов пришлось отдать туркам, строительство было заброшено. Сколько в эту дикую затею было вбухано ресурсов и денег – одному богу известно. Похожая история приключилась и с обводным каналом от Волхова к истоку Невы, который начали рыть в 1718 году. На очередной великой стройке века сложили головы семь тысяч подневольных рабочих, а два миллиона рублей казенных денег испарились неведомо куда. Работы пришлось свернуть, а достраивали канал уже при Анне Иоанновне, в 1732 году. А Петербург – любимое детище Петра, выросшее на топких невских берегах наперекор всем стихиям? Этот Парадиз, эту Северную Пальмиру, это восьмое чудо света, стоящее по колено в гнилой воде, строили десятки тысяч рабов, согнанных со всех концов России. Работали под конвоем, часто в кандалах, за миску баланды, и, само собой, мерли как мухи. Одних только пленных шведов погибло на этой стройке века около 40 тысяч. Конечно, со временем царский город на краю земли превратился в конфетку и стал визитной карточкой Российской империи, но когда задумываешься о цене – оторопь берет. Послушаем Алексея Толстого, как строилась русская Венеция: «Многие тысячи народа, со всех концов России – все языки, – трудились день и ночь над постройкой города. Наводнения смывали работу, опустошал еепожар; голод и язва косили народ, и снова тянулись по топким дорогам, по лесным тропам партии каменщиков, дроворубов, бочкарей, кожемяк. Иных ковали в железо, чтобы не разбежались, иных засекали насмерть у верстовых столбов, у тиунской избы; пощады не знали конвоиры-драгуны, бритые, как коты, в заморских зеленых кафтанах». Между прочим, в целях скорейшего возведения города на Неве Петр запретил каменное домостроение по всей России – поступок для царя-реформатора весьма характерный…
Самое пикантное заключается в том, что Петр совершенно напрасно гнал лошадей. Если рассудить здраво, в северной столице не было ровным счетом никакой необходимости. На побережье Финского залива России была потребна крепость и морской порт, который позволял бы вести торговлю по Балтийскому морю в обход Архангельска. Этим условиям вполне отвечали и Ревель (Таллинн), и Рига, которые всего через год после Полтавской битвы, когда русские войска добились крупных успехов в Прибалтике, оказались в руках Петра. Оба эти города – уже готовые морские порты, а рижская гавань вдобавок на шесть недель дольше остается свободной ото льда по сравнению с петербургской.
Итак, подводя итоги, приходится признать: экономические реформы Петра пошли прахом и не дали стране решительно ничего, кроме разора, запустения и чудовищного казнокрадства. Но чем черт не шутит? Ведь каждому от бога свои способности даны. Быть может, экономика и финансы и не были никогда сильной стороной Петра? Так случается сплошь и рядом: кто любит арбуз, а кто – свиной хрящик. Как мы хорошо помним, юный царь с младых ногтей не шибко дружил с арифметикой, а гораздо больше тяготел к военным забавам с потешными, морским прогулкам под парусом и плотницкой работе на верфях. Саардамский плотник Петр Михайлов был выше всех похвал и всегда на своем месте. Что поделаешь: к сожалению, не дебет и кредит занимали все помыслы Петра, а бастионы, кронверки и куртины: а нарисуй-ка мне, Алешка, наприклад, такую фортецию… Быть может, на военном поприще успехи царя были не в пример основательнее?
Увы и ах, уважаемый читатель, с большим сожалением мы вынуждены признать, что даже в области столь любезного его сердцу военного строительства Петр Алексеевич умудрился наломать дров весьма изрядно. Спору нет, Северную войну он с грехом пополам выиграл, и русские даже умудрились занять Прибалтику. Великолепная и непобедимая Швеция униженно просила о мире. Казалось бы, самое время пропеть осанну русскому оружию. Но зададимся простым вопросом: что из себя представляла Швеция в первой четверти XVIII столетия? Блистательные победы несокрушимой шведской армии на полях Тридцатилетней войны остались в далеком прошлом. К началу Северной войны это была самая заурядная европейская армия, живущая воспоминаниями о былом величии и вдобавок ведомая отчаянным рубакой и политическим авантюристом. И все же начало войны сложилось для России крайне неудачно. В 1700 году под Нарвой дисциплинированные и хорошо обученные шведы опрокинули собранную с бора по сосенке русскую армию. Потеряв почти всю артиллерию, российские войска в беспорядке отступили. Карл XII, считая кампанию выигранной, начал военные действия против союзника Петра – саксонского курфюрста и польского короля Августа П.