Черные кувшинки
Шрифт:
— Наша славная англичаночка имеет привычку записывать все значимые в своей жизни события в ежегодник, а книжечки за предыдущие годы не выбрасывать, а складывать в ящик стола. По моей просьбе она произвела подсчет.
— Результат?
— Джекпот! Двадцать одно свидание, тютелька в тютельку.
— Гениально! Обожаю скрупулезных людей, которые все записывают.
Серенак лукаво подмигнул помощнику, но Сильвио предпочел не заметить намека и продолжил:
— Итак, мы имеем дело с чрезвычайно добросовестным частным детективом. Суметь отследить каждое свидание!..
— Более или менее. Если исключить Элиссон Мюрер, мы
— Вы забываете, что там есть и вторая цифра. Ноль-один, ноль-два, ноль-три.
Серенак наморщил лоб.
— У тебя есть догадки, что это может быть?
Бенавидиш скромно потупился.
— Стоит потянуть за правильную ниточку, и клубок разматывается сам собой. Мы установили, что первая цифра обозначает не дату, а, так сказать, характер взаимоотношений Морваля и его любовниц. Именно такую информацию фотограф предоставил своему заказчику. Спросим себя: что еще, помимо числа свиданий могло того заинтересовать?
— Черт возьми! — хлопнул себя по лбу Серенак. — Ну конечно! Характер взаимоотношений! Спал с ними Морваль или нет! Сильвио, ты просто…
Сильвио Бенавидиш не дал патрону договорить.
— Алина Малетра забеременела от Морваля. Фотограф пишет: «15–03». Следовательно, можно с достаточной долей уверенности предположить, что «ноль-три» обозначает, сколько раз девушка переспала с Морвалем.
На лице Лоренса Серенака расцвела широкая улыбка.
— А что тебе сказали Фабиенна Гонкальв и Элиссон Мюрер? Ты ведь задал им этот вопрос? На обороте их фотографий красуется «двойка».
Сильвио Бенавидиш слегка покраснел.
— Я сделал, что мог, патрон. Беседовать с девушками на такие темы — не мой конек. Короче говоря, англичаночка, эта самая Элиссон Мюрер, поклялась мне головой английской королевы, что никогда не спала с Морвалем. Наверное, бедняжка грезила венчанием в Кентерберийском соборе… А Фабиенна Гонкальв чуть не швырнула трубку, когда услышала, о чем я спрашиваю. Кстати, у нее за спиной вопили детишки. Но в конце концов она призналась, что дальше поцелуев у нее с шефом дело так и не зашло… — Сильвио обмахнулся листком бумаги, как веером. — Одним словом, я склонен полагать, что вторая цифра шифра — это что-то вроде шкалы Рихтера для сексуальных связей Морваля. Максимальное значение — «ноль-три», соответствует интимной близости. «Ноль-два» — это флирт. Ну а «ноль-один»… Очевидно, это означает, что отношения оставались чисто дружескими. Не исключено, что он пытался ухаживать за девушкой, но у него ничего не вышло. И папарацци зря караулил ее с камерой наперевес. Пустышка!
— Хорошо, Сильвио, допустим. Что мы имеем? Некоему человеку было поручено следить за Морвалем и докладывать о его супружеских изменах. Частота свиданий, характер взаимоотношений, все такое. Плюс фотографии в качестве вещественных доказательств. С другой стороны, откуда нам знать, что на самом деле обозначают цифры на обороте снимков? Может, это какой-то профессиональный шифр, не имеющий ничего общего с нашими догадками. Но, главное, остается вопрос: что нам это дает?
Сильвио покрутил в пальцах
— Я много об этом думал, патрон. На мой взгляд, шифр — если это действительно шифр — дает нам очень важную информацию. Во-первых, подтверждает, что Стефани Дюпен не лжет, когда говорит, что не была любовницей Жерома Морваля. И тот, кто нанял частного детектива, знал об этом.
— Патрисия Морваль?
— Возможно. Или Жак Дюпен…
— Я понял, Сильвио! Я отлично понял, к чему ты клонишь. У Жака Дюпена нет мотива! А раз у него нет мотива, то ему не нужно и алиби.
— Хотя как раз алиби у него есть.
Серенак вздохнул.
— Два часа назад я позвонил судебному следователю и попросил выпустить Жака Дюпена из тюрьмы. Так что сегодня ночью Жак Дюпен будет спать в своей постели…
Не дожидаясь, пока патрон пустится в рассуждения о своей интуиции, Сильвио Бенавидиш продолжил:
— Во-вторых, шифр на обороте снимков позволяет нам утверждать, что из пяти представленных на фотографиях женщин с Морвалем спали всего две: Алина Малетра и неизвестная в синем халате, помеченная цифрами «семнадцать-ноль-три».
— Допустим, — снова кивнул Серенак. — Семнадцать свиданий. И Морваль спал с девушкой, стоящей перед ним на коленях. Ну и что?
— Если принять гипотезу о том, что у Морваля был ребенок, родившийся, скажем, лет десять назад, то из всех претенденток его матерью может быть только она: женщина в синем халате.
61
С террасы ресторана «Нормандский эскиз», окруженной клумбами с колокольчиками, кошачьей травой и пионами, открывался изумительный вид на деревню Живерни. С наступлением темноты, когда загорались фонари, расставленные среди цветущих растений, импрессионистский дух открывающейся взору картины становился особенно убедительным.
Жак не притронулся к закуске. Тарелка с карпаччо из фуа-гра так и стояла перед ним. Стефани, заказавшая себе то же самое, деликатно поклевывала из своей тарелки, смущенная отсутствием у мужа аппетита. Жака освободили примерно час назад, в начале десятого. Двое жандармов привели его на улицу Бланш-Ошеде-Моне, почти к самому зданию школы.
Жак не говорил ни слова. Молча подписал бумагу, протянутую стражами порядка, и крепко сжал руку Стефани. С той минуты он не выпускал ее до тех пор, пока им не принесли еду. Его рука сиротливо лежала на столе, поигрывая хлебными крошками.
— Все будет хорошо, — попыталась успокоить его Стефани.
Столик в «Нормандском эскизе» заказала она, не советуясь с Жаком, и теперь размышляла, правильно ли сделала. Почему-то ей казалось, что так будет лучше. Лучше провести время в «Нормандском эскизе», чем идти домой. Исполнить некий ритуал. Она надеялась, что здесь, на людях, Жак не станет устраивать истерики и будет вести себя достойно. Что он все поймет…
— Вы закончили, месье?
Официант унес его нетронутое карпаччо. Жак молчал. Стефани говорила одна. Рассказывала о школе, о своих учениках, о конкурсе Теодора Робинсона, о том, что картины надо сдавать уже через два дня. Жак слушал ее, и в его глазах светилась нежность. Конечно, он ее поймет. Жак всегда ее понимал. У нее всегда было ощущение, что он знает ее наизусть. Он любил ее рассказы о школе. Школа отнимала ее у него, но с этим он легко мирился. Наверное, тюремщикам всегда нравится, когда заключенные рассказывают им о птицах и небе…