Черные Мантии
Шрифт:
Когда к ступеням собора подъехала коляска, каждый старался помочь нести Андре, все еще не пришедшего в сознание. А через несколько минут молодой человек уже лежал, одетый, на кровати господина Лекока, в довольно просторной комнате, обставленной с известной роскошью, которую, впрочем, мешал заметить царивший кругом беспорядок.
У этого господина Лекока были художественные наклонности; в его жилище сразу бросались в глаза коллекция трубок и обилие пыли. Если у него и было специальное лекарство от обмороков, которое могло помочь его мнимому родственнику, то господин Лекок, по правде
Его заботило другое. Он торопился проверить содержимое карманов Андре; результат оказался жалким! Лекок обнаружил лишь паспорт на имя Антуана да старый кошелек с тремя золотыми. Это было все, чем владел Андре.
Возможно, господин Лекок ничего другого и не искал. Увидев паспорт, он слегка улыбнулся и погрузился в глубокие раздумья.
Добрых десять минут господин Лекок размышлял, затем взял шляпу и вышел, рассуждая вслух:
– Надо узнать, что скажет Главный!
Лежавший на кровати Андре походил на мертвеца. Интересно, был ли Главный доктором? Хорошо, если да: обморок Андре продолжался уже добрых полчаса.
Господин Лекок, стремительно шагая (как полагалось крепкому молодчику, каковым он и был), но не переходя на бег, вскоре приблизился к весьма симпатичному богатому особняку на улице Терезы. Господин Лекок как свой человек вошел в этот дом, отличавшийся идеальной чистотой и порядком; коммерсант не обратил внимания на табличку у входа, на которой было написано: «Обращайтесь к привратнику»; оставив справа унылое крыльцо, ведущее к закрытой двери, Лекок проник в дом через своего рода служебный вход и оказался у нужных ступенек лестницы.
Лакей в почти монашеском одеянии почтительно встретил гостя и сообщил:
– Полковник завтракает, господин Тулонец.
Главный был полковником.
Господин Лекок поднялся по лесенке. В этом доме царила полная тишина. Воздух здесь был затхлым, как в давно закрытом помещении. От площадки второго этажа отходил небольшой коридор, который вел к главной лестнице, широкой и окаймленной изящной решеткой из кованого железа. Господин Лекок зашагал по этому коридору. Лакей, напоминавший бывшего монаха, не сопровождал гостя. На просторной, роскошной и безлюдной главной лестнице ощущение одиночества охватывало человека с такой силой, что ему начинало казаться, будто дом необитаем уже лет сто…
Господин Лекок пересек площадку, пол которой был выложен черными и белыми ромбовидными плитами, и приблизился к единственной двери, прикрытой портьерой; но в этот миг странный снаряд, выпущенный с верхнего этажа, описав замысловатую параболу, сбил с гостя шляпу, и она отлетела на несколько шагов. И в ту же минуту тишину дома нарушил громкий смех.
– Фаншетта! Дикая шалунья! – проворчал разгневанный господин Лекок. – Вы мне заплатите за это!
Снова раздался смех, и между коваными прутьями решетки показалось бледное и на удивление умненькое детское личико, обрамленное пышными черными волосами.
– Я тебя не боюсь, Приятель, – прозвучал чистый голосок, колючий, как кончик ножа. – Дед тебя выгонит, если ты будешь меня обижать!
Снарядом оказался мерзкий мокрый букет увядших цветов, видимо, только что вынутый из вазы с водой. Господин
Шалунье было лет десять-двенадцать. Она была небольшого роста, но фигурка ее уже вполне сформировалась, и платье из серой ткани с ярко-красной отделкой облегало восхитительную талию миниатюрной женщины. Выглядела она по меньшей мере лет на шестнадцать. Черты ее лица были тонкими, изящными и дерзкими. Больше всего поражала та отвага, которой светились ее непомерно большие и блестящие глаза, оттенявшие матовую бледность необыкновенного лица.
На воздушный поцелуй гостя Фаншетта ответила одним из тех выразительных жестов, которыми сплошь и рядом пользуются парижские мальчишки.
– У меня припасен другой букет, – сказала девочка, – так что остерегайся, когда будешь уходить!
Она исчезла. Господин Лекок толкнул дверь. Высокий худой старик, чье желтоватое лицо, несомненно, восхитило бы любителя античных камей из слоновой кости, сидел один в просторной столовой. Он со вкусом обмакивал кусочки пеклеванного хлеба [5] в яйцо, сваренное всмятку. Ничего другого на столе, застланном клеенкой, не было.
5
Хлеб, выпеченный из ржаной, мелко размолотой и просеянной муки.
– Добрый день, полковник! – сказал господин Лекок, входя в комнату.
– Моя двоюродная племянница уже замужем? – спросил старик вместо приветствия.
– Бракосочетание прошло как положено, – ответил господин Лекок.
Полковник одобрительно кивнул.
– Симпатичный молодой человек! – произнес он. – И теперь этот юноша у нас в руках! А, Приятель?
– Есть новости, – вздохнул господин Лекок. – Вы закончили свой завтрак?
Старик отодвинул тарелку.
– Я ушел в отставку, – пробурчал он. – Если речь о делах, обращайся в контору.
Господин Лекок положил перед ним на стол паспорт на имя Антуана Жана.
– Ба! – воскликнул глубоко удивленный полковник. После недолгой паузы он осведомился:
– Это что же, скотина Ламбэр воскрес?
– Не он, хозяин, а Андре Мэйнотт – оружейник из Сартэна, владелец боевой рукавицы, муж вашей двоюродной племянницы, которая только что сочеталась вторым браком с Ж.-Б. Шварцем.
Старик в волнении поднялся. Он слегка горбился, и на его чахлом теле болтался совершенно черный костюм.
– Это человек, который сидел в тюрьме Кана, – спокойно продолжал Лекок, – в той самой камере, где вы когда-то подпилили решетку; он слышал последние признания Ламбэра; теперь он знает все.
– Все? – повторил, улыбнувшись, полковник и вновь опустился на стул.
Орлиный нос Главного казался крючковатым; лоб был узкий, но высокий, череп заметно выступал в затылочной части; рот, по-стариковски впалый из-за отсутствия зубов, напоминал рубец давней раны. Крупные дряблые веки почти полностью скрывали глаза, в которых все еще светился живой ум. Старых солдат узнать легко; но в этом человеке не было ничего, что подтверждало бы его звание полковника.