Черные Мантии
Шрифт:
– В преступлении! – воскликнул Этьен. – О доме Шварца мы еще не говорили!
– Объяснитесь! – потребовал Морис.
– Позднее. Пока вам достаточно знать, что, спасая Мишеля, вы спасаете и самих себя.
Господин Брюно взял мел и, пробежавшись им по доске, сказал:
– Прочитайте быстро и запомните хорошенько! Это послужит вам хоть каким-то объяснением.
Этьен и Морис, взиравшие на него, как на оракула, обратили глаза на доску, которая обрела новый вид:
Эдуард, сын Андре Мэйнотта и Жюли; Олимпия Вердье, Жюли Мэйнотт; Софи, дочь банкира Банселля; Медок, Приятель-Тулонец.
Молодые люди какое-то время удивлялись
– А моя кузина Бланш тоже дочь этого самого Андре Мэйнотта?
– Нет, – ответил господин Брюно.
– Но… – нерешительно начал Этьен, – Андре Мэйнотт должен быть непременно жив, раз он главный герой нашей драмы?
Нормандец побелел как полотно, но ответил без колебаний и решительным голосом:
– Если Андре Мэйнотт жив, Олимпию Вердье могут обвинить в двоемужестве, что невозможно. Андре Мэйнотт мертв!
Стремительным жестом он стер написанное, забросил мел подальше и устремился к двери. На пороге он чуть задержался, пробормотав: «Вы дали обещание, будьте готовы!» И исчез.
– Готовые к чему? – недоумевал Этьен. – В жизни своей я не видывал подобной сцены! Такой непонятной, такой странной и… захватывающей!
– Один раз он нам солгал, это точно, – вслух размышлял Морис. – Андре Мэйнотт жив.
– Как ты и я, – согласился Этьен. – Голову даю на отсечение. В противном случае нам придется его оживить для драмы.
– Он так и не проговорился, под чьим именем скрылся Андре Мэйнотт.
– Потому что он сам и есть этот Андре Мэйнотт.
– Не думаю.
– А ты кого подозреваешь?
– Это Трехлапый…
– В точку! Андре Мэйнотт – это Трехлапый. Трехлапый – это Андре Мэйнотт… Какой сюжет! Время поднимать занавес!.. Папе я пошлю приглашение: «Дорогой отец, не желаете ли убедиться, что ваш сын одарен исключительными способностями…» В боковых ложах дамы из общества. Горожане на балконе, пресса в партере. Долой клику!
– Ты спятил!
– И горжусь этим! Дуракам уготован рай! Повернись к партеру!
– Уймись! Дай мне подумать.
– Автора! Автора! Автора!
– Да уймись ты наконец, черт возьми!
– Дамы и господа, пьеса, которую мы имеем честь вам представить…
Выведенный из терпения Морис схватил друга за шиворот.
– А Черные Мантии?.. – вскричал он.
– Надежда наша Черные Мантии! Поговорим о ней!
– Если этот человек расставлял нам ловушки?
– Новое осложнение? Тем лучше! Этот человек нам расставил ловушки! А мы такие слепые!
– Если он хочет сделать нас орудиями преступления?
– Браво! Я согласен! Он хочет сделать нас орудиями преступления! Да, он говорил о преступлении… Браво! Браво!
– Если это именно он… если господин Брюно – Черные Мантии?
Этьен сцепил руки и упал на стул, задыхаясь от радости.
– Он! Черные Мантии! Сто дополнительных представлений! Лучше не придумаешь! Благодарю вас!
XXII
ЧЕРНЫЕ МАНТИИ
Пора, однако, поговорить о Черных Мантиях. Сколько раз уже мы упоминали о них! Миф, воскресавший в различные эпохи и оставивший ощутимый след в Париже начала века. Мы сказали вполне достаточно, чтобы люди, привычные к ребусам и шарадам, могли наложить знаменитую кличку на чье-либо лицо. А не слишком ли много мы сказали? И этот нормандец, господин Брюно, можно ли ему доверять вполне?
Случались в Париже такие периоды, когда сообщества злоумышленников
В Европе воцарился мир – мир любой ценой, как любили выражаться тогда; над военной угрозой потешались точно так же, как и над всем остальным. Материальный достаток рос, коммерция процветала – те годы были воистину золотыми для предпринимательства. Скандальные состояния внезапно появлялись и падали, сходили на нет и разбухали, осененные благословением сверху. Париж походил на огромный игорный дом, кипящий страстями. Богатые делали ставки и загребали деньги, бедные поигрывали и проигрывались в пух и прах. Правительство совалось во все, надеясь сорвать банк.
Но кое-что поскрипывало в этой мчавшейся на полном ходу машине – слишком уж большую силу набрала преступность, мешавшая благодушию. Злодейства в ту пору совершались разные, в том числе драматические и оригинальные, окутанные славой. Спускаясь сверху, преступность процветала в разных социальных слоях: в среднем классе орудовали руки довольно белые, но крючковатые и загребущие; внизу бушевала настоящая оргия грабежей и убийств.
Среди этих волнений уже зарождался социализм, с разных сторон раздавались суровые голоса его апостолов, которые, однако, грызли друг друга с таким усердием, что невольно вспоминались времена жестоких схоластических битв. Идея ассоциации, силу которой никто и не собирался отрицать, готова была пойти ко дну под суетливыми толчками ее адвокатов.
Наиболее последовательными приверженцами этой идеи выступили, пожалуй, злоумышленники. Достаточно просмотреть криминальную хронику с 1830 по 1845 год, чтобы удивиться количеству организованных банд, попавших в руки полиции. А сколько их разгуливало на свободе, не говоря уж о тех важных персонах, что испускали душу в собственных постелях, окруженные всеобщим почтением! Следует при этом признать, что господа Видок и Аллард, знаменитые шефы тогдашней полиции, совершали весьма плодоносные набеги на мир Зла. На каждое судебное заседание являлось по две, три, а то и четыре шайки, предводимые главарем. Многие из них были связаны меж собой тайными нитями, одно преступление заходило в друг гое, главари покрупнее, вроде Графта, убийцы часовщика Пешара из Кана, имели свои секретные службы во всех дьявольских полчищах.