Черные ножи 2
Шрифт:
Я бы прошел мимо, да услышал, как санитары переговариваются между собой.
— Может бросим фрица? На хрена он нужен? Пусть сдохнет, пес!
— Тебе приказ был дан вытаскивать всех живых? Вот и исполняй.
Речь явно не могла идти о нашем бойце, я подошел ближе и увидел, что на раненом надета форма танковых частей вермахта: фельджакет — короткая черная двубортная куртка со знаками различия унтер-офицера, к ней штаны из плотной ткани такого же цвета, под курткой темно-серая рубашка, к которой полагался еще и галстук, но сейчас он отсутствовал, как и головной убор. Немец был без сознания, от него
Как раз в тот момент, когда я подошел, немец открыл глаза и хрипло выдавил из себя:
— Hilfe! Hilfe!
*(нем.) Помогите!
Живой, значит. К тому же танкист и офицер, хоть и унтер. Такой-то мне и нужен!
— Мужики, — ласково обратился я к санитарам, — у меня к вам предложение!
— Чего надо? — недобро зыркнул на меня первый, но второй заинтересовался чуть больше.
— О чем речь, товарищ лейтенант?
Я понизил тон до заговорщического шепота и шагнул ближе:
— Нам сегодня туго пришлось на переднем крае! Вот из-за таких гадов, одного из которых вы сейчас в медчасть несете, много моих друзей полегло. А вы его к врачам! И что с ним сделают? Подлечат и в плен? В лагерь отправят, паек дадут? Эта падаль не имеет право жить! Отдайте его мне и моим ребятам! Мы с ним слегка полялякаем, а потом о нем никто и не вспомнит… а уж я в должниках не останусь — тушенки дам две банки, немного сухарей и поллитруху первача!
Последний аргумент решил все в мою пользу. Медбратья переглянулись, пожали плечами, а потом первый уточнил:
— Где сгрузить тело?
— Вот тут неподалеку у нашей машины…
Я показал дорогу и через пять минут стал владельцем раненого немца, честно расплатившись с санитарами обещанными продуктами. Запасами у нас заведовал Казаков, он слегка удивился требованию выдать необходимое, особенно его волновала судьба первача, добытого им с большим трудом. Но перечить он не стал. Тем более некоторые запасы еще имелись.
Унтера положили за танком — так, чтобы со стороны его не было видно. Машины располагались на значительном расстоянии друг от друга — на случай бомбежки, чтобы одним взрывом не зацепило сразу несколько танков, поэтому, укрыв немецкого танкиста от посторонних глаз, я мог провести с ним беседу, не особо опасаясь быть кем-то услышанным и увиденным.
Когда санитары удалились на достаточное расстояние, Корякин задал, наконец, вопрос, волновавший весь экипаж:
— Командир, на кой нам этот фашистский полутруп?
— Резать его будем на лоскуты, — ответил я, чуть прищурившись. Немец опять выпал из бытия, но вернуть его в сознание было не сложно. Евсюков, Корякин и Казаков недоуменно переглянулись между собой, соображая, принимать ли мои слова всерьез. И я добавил для общей ясности: — Шучу! Хочу узнать у него кое-что… важное! Я же немного шпрехаю на ихнем…
Лица членов моего экипажа озарились пониманием. Корякин тут же усадил унтера вертикально, прислонив его к тракам машины, и пару раз хлестко ударил по щекам. Немец резко очнулся и вновь залопотал:
— Hilfe! Bitte! Helfen Sie mir!
*(нем.) — Помогите! Пожалуйста! Помогите мне!
Я
— Herr Unteroffizier, — начал я чуть пренебрежительно, — du bist in Gefangenschaft und es steht uns frei, mit dir zu machen, was wir wollen.
— Ich bin zur Zusammenarbeit bereit! Oh Gott, wie es mir weh tut! Was soll ich tun?
*(нем.) — Господин унтер-офицер, ты пленник, и только мы вольны решать, что с тобой делать.
— Я готов сотрудничать! Боже, как мне больно! Что я должен сделать?
Бок унтера густо сочился темной кровью. Возможно, была задета печень. Поэтому задавать вопросы следовало в темпе, пока бренная душа не успела расстаться с телом.
И я начал спрашивать, воскрешая в памяти язык, учить который мне приходилось с детства. Такая уж у меня была семья. Мама считала, что всякий уважающий себя человек обязан знать минимум четыре языка: английский, немецкий, китайский и французский. Вдобавок, желательно было изучить современный арабский и мертвую латынь. Последнее, для общего развития. И хочешь — не хочешь, приходилось соответствовать. Я не был полиглотом, но, честное слово, каждый последующий язык давался все легче и легче, особенно европейские. Латынь же являлась связующей основой, и, кстати, самой доступной и простой для изучения. Единственный язык, где слова читаются ровно так же, как и пишутся. В отличие от, мать его, французского, где в слове из десятка букв произносятся лишь две-три. Вот, правда, с китайским и арабским пришлось помучиться, но основы я схватил и мог выдать с сотню фраз.
Пытать немца не пришлось, унтер отвечал на вопросы четко и по существу. Видно было, что он безумно хочет жить и прекрасно понимает, что до конца допроса его здоровьем здесь никто не озаботится. Впрочем, начни он валять ваньку, я бы применил к нему особый подход, не побрезговал бы — это точно.
Через десять минут я уже выяснил все ключевые ориентиры на местности, по которым можно было отыскать место базирования «Королевских тигров», которых унтер знал под названием «Objekt B». Они должны находились в семи километрах от текущей линии фронта, в одном из бывших колхозов, где имелась МТС, на которой можно было произвести мелкий и средний ремонт и общий уход за машинами. Значит, до них можно было попытаться добраться. Унтер подробного, насколько мог, рассказал о том, как объект охраняется. Потом он окончательно выдохся и умолк.
МТС — машинно-тракторная станция.
Я видел, что большего из пленника не вытянуть при всем желании.
Немец держался за правую часть живота, прижимая рану. Но кровь просачивалась сквозь пальцы. С каждой минутой он слабел все больше и больше. Вот только попадание в санчасть унтеру никак бы не помогло — там хватало и наших раненных, требующих ухода, и если бы медики и занялись пленным, то лишь после того, как обработали бы своих. А унтер до этого момента уже не дотянет — я это видел.