Черные ножи 2
Шрифт:
Мы с Казаковым подхватили выскочившую из казенника гильзу и вышвырнули ее сквозь люк. Руки даже в перчатках обжигало, но хотя бы глаза были защищены очками.
— Твари! Твари! Твари! — сквозь шум едва-едва расслышал я Корякина, почти вслепую бившего из головного пулемета по всему, что шевелится. При этом он не забывал помогать переключать тугие передачи Евсюкову.
Наш мехвод был профи. Это лишь сначала показалось, что поле ровное, как стол. Но выяснилось, что это совсем не так. Евсюков умудрялся пользоваться каждой естественной и искусственной преградой, чтобы прикрыть танк от попадания.
Выстрел!
Взрыв всплеснулся метрах в пяти левее от замаскированного противотанкового орудия. Я чертыхнулся и быстро сделал поправку.
Выстрел!
Есть попадание!
Из дымящейся воронки торчали погнутые станины. Орудие вместе с расчетом приказало долго жить. Везение или удача? Нет, опыт. Пропитанный собственными кровью и потом. Пока больше опытом грядущих войн, но и здесь я набирал первые боевые баллы.
Молчаливый и собранный Казаков заряжал снаряды, ни на что не отвлекаясь. Его роль в экипаже была самой незавидной. Он не мог видеть ничего из того, что происходило снаружи, не мог никаким образом непосредственно участвовать в бою, лишь заряжал один за другим снаряды, затем принимал отработанные гильзы, выбрасывал их наружу, и делал это снова и снова. Интересно, о чем он думал в эти мгновения? О тщетности бытия, или просто считал: раз, два три… раз, два, три…
Я крутанул перископ и увидел, что растянувшийся неровный строй наших танков почти вплотную приблизился к немецкой обороне.
Впервые за бой в дело вступили вражеские машины. Из ближайшего подлеска раздалась череда быстрых выстрелов танковых пушек, а потом появились угловатые силуэты фашистских танков. Сквозь дым их было плохо видно, но я все же опознал по характерным признакам «Pz.Kpfw IV». Впрочем, среди них мелькали и более старые «тройки».
В наших боевых порядках опять появились дымные облачка взрывов — вражеская артиллерия вновь начала массированный обстрел.
Я увидел, как машина комроты Васина развернулась на девяносто градусов в сторону новой опасности, наплевав на обстрел со стороны укреплений.
— Круто вправо, круто вправо! — хлопнул я по правому плечу Евсюкова, «ножная связь», будь она неладна.
Тридцатьчетверка быстро начала разворачиваться вокруг своей оси.
— Давай бронебойными! — приказал я Казакову. — Быстрее, мать твою!
Я крутанул колесики горизонтальной наводки. Саданула пушка. Башня еще больше наполнилась пороховыми газами, благо очки спасали глаза.
— Черт! — заорал я.
Первый выстрел ушел в молоко. Мазила! А еще «снайпер»… Тьфу! Стыдно. А ведь пушка была лично мной многократно пристрелена. Неужели, рука дрогнула? Страх? Нет, только ярость. Нужно успокоиться, взять эмоции под контроль.
Второй выстрел… попал! Попал же, черт возьми! Причем так удачно, что немецкий танк дернулся, на мгновение замер, и тут же взорвался изнутри. Башню унесло в сторону, нутро разворотило, что стало с экипажем, и думать не стоило.
— Заряжай!
Тут у нас пошла череда не то, чтобы неудач, но и успехом в полной
Первый фриц раскинул руки в стороны и упал на чернозем, за ним второй. Остальные попытались было укрыться за корпусом Т-4, но не тут-то было. Уж не знаю, сколько наших стрелков работали по ним, но все, кто выбрался из танка, навсегда легли рядом с машиной.
Потом выстрел — мимо, еще выстрел — ушел вперед, разорвавшись где-то вне моего поля видимости.
Затем повезло?
Попал! Но снаряд рикошетом ушел в землю. Черт-черт-черт! Что же за непруха?
Наш танк сотряс сильный удар. Несмотря на шлемофон, в ушах зазвенело, словно я сидел на самой верхушки колокольни. Автоматные очереди сухо щелкали вокруг, нацеленные на пехоту, но время от времени пули попадали в броню танка, отскакивая от нее и не причиняя нам ни малейшего вреда.
Наконец, следующий выстрел зашел точно в цель, попав между катками немецкого Т-4, который как раз в этот момент неудачно для себя повернулся боком, подставившись под удар.
Что происходит, когда бронебойный снаряд попадает внутрь танка? Филиал ада в отдельно взятом крохотном отсеке. Стальная болванка крушит все внутри. Во все стороны летят осколки, пробивая и разрывая на куски тела членов экипажа. Там не выжить, это понятно. Все внутри превращается в однородную массу, состоящую из частей тел, осколков приборов, сгоревшей электрике… а если еще удачно сдетонирует боезапас, то эффектное зрелище обеспечено!
Бахнуло так, что даже на расстоянии было слышно. Непонятно почему, но соседние машины врага чуть замедлили свой ход.
К сожалению остальные мехводы нашей роты, да и обоих батальонов, мастерством и близко не могли сравниться с Евсюковым — собаку съевшего на полигонных испытаниях. Некоторые машины уже горели, другие нерешительно замерли на месте.
Все, как я и думал. Нашим добровольцам попросту не хватало боевого опыта. Будь рядом с нами больше людей, уже прошедших подобные сражения, и оставшихся при этом в живых, было бы с кого взять пример. А так мы оказались сами по себе. Не то, чтобы кинутые на произвол, но предоставленные собственной незавидной участи. Как щенки, брошенные в воду. Выплывешь — будешь жить! Нет — что ж, Родина тебя не забудет!
Считал ли я, что это неправильно? Что нельзя вот так посылать на смерть тех, кто принес бы гораздо больше пользы в тылу? Кто был не подготовлен по всем статьям, кто впервые увидел врага вживую?
И да, и нет.
С одной стороны, все логично: если ты мастер в своей профессии, то занимайся делом, и оставь военное ремесло тем, кто этому учился. С другой стороны: как запретить человеку идти на святую войну, мстить за погибших родных и близких, за друзей, за знакомых и даже незнакомых людей, за всех, кто уже погиб и кому это еще предстояло! Как это сделать? Посадить наглеца под арест? Но, в таком случае, и пользы такой человек не принесет, а станет лишь обузой.