Черные руки
Шрифт:
– Ну что, Серужка, что делать думаешь?
А Серужкой меня в нашей деревне только дед Егор звал. Ну всё, думаю, глюки начались. Прощай, жена моя милая. Прощай, дочка любимая.
– Не переживай, – слышу я снова голос старика, – придут скоро за тобой. Ты только записочку черкни жене, а я отнесу.
А у меня всегда листочек с карандашом в кармане. Ты же знаешь, что я стихами балуюсь.
– Кто здесь? – прихожу я в ужас от происходящего. – Дед Егор, это ты?
Молчит старик. Ни слова больше не сказал. Написал я жене, где меня искать. Тебе смешно, а мне было
– Эта записка? – достаю я бумажку из кармана.
Жена чуть чувств не лишилась.
– Она самая, – говорит.
– Чудеса да и только! – поднимается Вовка с лавочки. – Но трудно в это верится. Здесь что-то другое.
– Никто не верит, – вздыхаю я. – Жена даже не верит. Говорит, что приходил кто-то от меня.
– Кто ж тебе поверит? – раздался голос старика. – Ты, Серужка, гостинец не забудь. Зайди за избушку и увидишь.
Вовка даже присел.
– Чего это? – вытаращил он от ужаса на меня глаза. – Кто это?
– Дед Егор, наверное, – улыбаюсь я.
Вовка пулей выскочил из домика.
За избушкой было столько белых грибов, что я такого количества никогда ещё в своей жизни не встречал.
Чёрные руки
Баба Маша сидела у печи и разглядывала свои руки. Что-то странное и загадочное творилось с её руками. Иногда руки были будто и не её вовсе. Жили сами своей жизнью. И не хочет баба Маша, а руки делают. Да ладно бы добрые дела делали, а все норовят зло людям принести. Разозлится баба Маша на кого, махнет на того рукой своей, и болеть человек начинает. И никакие врачи уже помочь не могут. Погладит рукой своей буренку чью-нибудь, и сдохнет та через два дня. Похлопает по машине чьей-то, и не заводится та, хоть ты тресни. Вот сидит теперь баба Маша и разглядывает свои руки. Что же за руки такие? Чёрные руки. Будто метку чёрную ставят на всё, к чему прикоснутся.
Теперь уже и жители деревни боялись с бабой Машей встречаться. Не то что раньше: и в гости ходили, и она кому поможет, и ей помогали по хозяйству. А теперь вот стараются стороной бабу Машу обойти. Наслышаны жители о руках бабы Маши.
Проходил как-то по деревне нищий. Седой, маленький старичок. Еле ноги волочит, старый уже. Проходит мимо дома бабы Маши. Остановился у открытого окошка.
– Хозяйка, – зовёт, – ты дома?
– Чего надо?
– Водицы бы мне испить.
– А не боишься сдохнуть тут, как попьешь?
– Бояться ты должна, когда призовут. А мне нечего бояться. Отбоялся уже.
Вышла баба Маша с ковшиком в руках. Взял старик ковшик из рук её.
– Ух ты, – говорит старик, – руки-то у тебя чёрные какие. Не отмыть.
– А чего мне их отмывать. Мне и так хорошо, – смеётся баба Маша.
– В чём же радость твоя. В том, что людям горе несёшь?
– И это
– Да ты, видно, и не узнала меня? – говорит старик.
– Нет, не узнала.
– Забыла, значит… Дед я твой. Эх ты…
Старик взял да и плеснул воду на руки бабы Маши. Чёрный дым пошёл от рук её. Густой и смолистый. А баба Маша давай орать и бегать вокруг старика. Бегает и руки свои потушить старается. А руки всё дымят и дымят, и не думают гаснуть. Баба Маша ещё сильней кричать начала, да так, что вся деревня собралась. Наконец она упала на землю без сил.
– Что это с ней? – спрашивают друг друга люди.
– Не волнуйтесь, – говорит старик, – больше она не сможет чёрные дела делать.
– А вы кто? – спрашивают жители деревни.
– Дед я её. Специально пришёл, чтобы помочь ей. Прощайте, люди добрые.
И пошел старик своей дорогой.
Подняли люди бабу Машу с земли. А она и не помнит ничего.
– Баба Маша, а ты чего деда своего в дом свой не пригласила? – спрашивают жители деревни.
– Какого ещё деда?
– Своего деда, родного, – говорят.
– Да вы что, люди добрые. Мой дед лет тридцать уже как помер. А вы чего руки-то мои разглядываете?
Смотрит баба Маша на руки свои. Вроде такие же, как и у всех. А что же вся деревня на них так смотрит? Так ничего и не поняв, пошла она восвояси. Дел-то по хозяйству ох как много.
История о коте, который меня от невест охранял
Мы с Маринкой сидели за одной партой с первого класса. Она мне давала списывать, а я носил её портфель до её подъезда. Мне, конечно, не нравились её нравоучения, так не сиди, так не ходи, но я терпел. Терпел потому, что больше мне списывать никто из класса не давал. Бывало, что и с мальчишками подерусь, когда они называли нас женихом и невестой.
Я стою у порога без пуговиц на рубашке.
– Ну что, жених, – приглаживает мама мои волосы на голове, – опять подрался?
– Подрался, – понурив голову, отвечаю.
– Из-за Маринки небось?
– А чего они…
– Горе ты моё луковое, – говорит мама, – как в школу-то пойдешь завтра с таким синяком?
– Пройдёт до утра, – улыбаюсь я.
Так мы проучились с Маринкой до пятого класса. А однажды она не пришла. Вместо неё ко мне посадили новенькую. Учительница сказала, что Маринка с родителями переезжают в другой город и вместо неё теперь у нас будет учиться Таня Иванова. Как это переезжают? А мне почему ничего не сказала? У кого мне теперь списывать?
Я не пошёл на следующий урок. Я бежал со всех ног к Маринке. Бежал, забывая дышать. Бежал со страхом в сердце, что Маринка уже уехала…
Сердце моё выпрыгивало из груди, когда я позвонил в Маринкину дверь. Открыла её мама.
– Марина, иди, жених твой пришёл.
Подошла Марина, держа в руках маленького рыжего котёнка.
– Ты что, больше в школу не придёшь? – спрашиваю я.
– Мы уезжаем.
– Куда?
– В Москву. Вот, возьми.
Марина протянула мне котёнка.