Черные Земли
Шрифт:
Две ночи спустя Эйвери при помощи зубной щетки оторвал загородку от окна. Известка между прутьями оказалась мягче, чем на стенах, и к рассвету он расчистил два дюйма у основания одного из прутьев. Конечно, это могли заметить из любой камеры — если бы только на всех остальных окнах не красовались в угоду доктору Ливеру такие же загородки. За два года никто ни разу не попытался их приподнять, и у Эйвери имелись все основания полагать, что и не попытается.
Эйвери не строил далеко идущих планов. Он понимал, что разочарование будет пропорционально разнице между ожидаемым и действительным. Он не любил
Эйвери завел привычку, подобно обычной тюремной швали, облокачиваться на решетку напротив двери и обозревать окрестности. Шваль, впрочем, при этом еще и курила — Эйвери нет.
Отвратительная привычка. Эйвери с содроганием смотрел на их желтые пальцы. Наверняка и после туалета не моют рук.
Эйвери пожалел, что подумал об этом. Желчь поднялась к горлу. Если даже от мысли о собственной нечистоте его передергивало, то физиологические процессы посторонних вызывали у него тошноту с немедленным рвотным позывом — так было недолго и до беды.
Он сделал глубокий вдох и сфокусировал взгляд на ближайшем соседе. Им оказался Син Эллис, тот самый, что ни разу не получил фото своей страстной женушки.
Эйвери взглянул на пальцы Эллиса, нашел их младенчески розовыми и — преимущественно чтобы унять тошноту — кивнул, приподняв брови в знак приветствия.
— Порядок, — ответил Эллис, тем самым дав понять, что либо он новичок в Лонгмуре и еще не знает о преступлениях Эйвери, либо достаточно циничен для того, чтобы его это не заботило. Эйвери надеялся, что сосед все-таки новичок. Его порядком утомило вечное презрение безмозглых мелких уголовников. Дружба этих подонков ему была не нужна, но даже теперь, по прошествии восемнадцати лет, он не мог взять в толк, за что же некоторые убийцы удостаиваются уважения в тюрьме, если ему в таковом отказано? Ему казалось, что его лишают чего-то ему причитающегося, — как минимум в свете того, что он совершил.
Эллис наверняка был новеньким в отделении особого содержания. Эйвери лениво подумал, что же такого натворил Эллис, чтобы сюда попасть, — впрочем, он знал, что рано или поздно такая информация просачивается, как бы стукач или педофил ни старался ее скрыть.
— Сигарету? — предложил Эйвери.
— Не, спасибо. Не курю.
Эйвери быстро оглядел Эллиса. Высокий, крепко сбитый, с приплющенным по-гангстерски носом и внимательными карими глазами, опушенными неестественно длинными ресницами. Эйвери не знал, что это были последние глаза, которые видели в своей жизни двое банковских служащих. Впрочем, его бы это и не волновало. Он знал лишь то, что первая за несколько лет попытка заговорить с товарищем по несчастью увенчалась успехом.
— Дурацкая привычка. Сам держу их, только чтоб было что предложить.
Эйвери и на самом деле купил полпачки «Бенсона» у Энди Ральфа как раз для такого случая.
В других обстоятельствах Эйвери охотно завершил бы беседу. Он не нуждался ни в компании, ни в разговорах. Но теперь у него была цель, и он должен приложить усилия для ее достижения.
Это и впрямь было усилие. Казалось, впервые
— Кошмарная погода.
Эллис изогнул бровь, не зная даже, как отреагировать на подобное заявление.
— Для тех, кто снаружи. — Эйвери натужно улыбнулся.
По счастью, Эллис это проглотил — он фыркнул в ответ:
— Повезло нам, что мы здесь.
Эйвери еще немножко поулыбался, давая Эллису понять, что оценил шутку. Ну и дебил.
Эллис был новеньким. Он мог знать, что делать с отпечатком ключа. Мог и не знать. Но ведь мог и знать…
— Арнольд, — протянул он руку, точно адвокат на конференции.
— Син, — ответил Эллис.
Рука Эйвери почти утонула в огромной лапище. Ощущение ему не понравилось — Эйвери не любил чувствовать себя слабее. Но он заставил себя снова улыбнуться.
— Еда здесь дрянная, — сказал Эллис, предоставляя Эйвери новую информацию.
Информация заключалась в том, что Эллис пробыл здесь недолго (и именно потому заговорил с Эйвери) и вообще не так давно в тюрьме, потому что иначе он знал бы, что еда в тюрьмах дрянная всегда. Сам Эйвери перестал мысленно жаловаться на тюремное питание уже очень давно, и ему казалось странным, что для кого-то это знание — новое, не въевшееся в само их существо, как способность дышать или сексуальные предпочтения.
— Дрянная, одно слово, — согласился Эйвери, довольный тем, что Эллис поддержал разговор. — В магазине можно купить кое-что, если деньги есть.
В магазине продавали печенье, шоколад и фрукты по таким ценам, что за целый день работы можно было купить разве что перезрелый банан, и то если повезет.
— У меня есть, — сказал Эллис. — Жена присылает.
Он полез в задний карман, достал обернутую в пластик фотографию и предъявил ее с гордостью, явно ожидая, что Эйвери восхитится его выбором.
Эйвери изучил миссис Эллис, взирающую с безвкусного, но явно дорогого ворсистого дивана. Бледная кожа, миндалевидные глаза. Тридцать с небольшим. Лет двадцать пять назад она бы его весьма впечатлила.
Он услышал, как приближается Финлей. Эти шаркающие шаги, этот равнодушный звон ключей.
— А что это у нас тут такое? — вопросил тюремщик в своей издевательски приятельской манере.
— Это жена Сина, мистер Финлей.
— Дайте и мне глянуть. — Финлей, не дожидаясь разрешения, выхватил снимок из пальцев Эйвери и уставился на модель, наполнявшую теперь все его самые смелые фантазии.
— Красотка, Эллис, — осторожно сказал он.
— Потрясающая, — добавил Эйвери, безуспешно стараясь скрыть иронию.
Финлей вернул Эллису фото, и Эйвери заметил в карих глазах соседа идиотски-растроганное выражение, когда тот погладил мозолистым пальцем лицо жены, прежде чем убрать снимок в карман.
— До скорого, приятель. — Эллис повернулся и пошел по коридору, опустив плечи.
— До скорого, — ответил Эйвери, хотя и презирал разговорные сокращения.