Черный ангел
Шрифт:
Нет, высоты я не боюсь — я просто не хочу с этой высоты навернуться. Когда в автомобиле отказывают тормоза или он летит под откос, то все равно до самого последнего момента остается надежда, что мы еще способны действовать, что-либо предпринимать, не важно удачно или нет, главное, мы еще верим, что можно что-либо сделать, даже тогда, когда сделать уже ничего нельзя. А вот если на высоте, скажем, десять тысяч метров у лайнера отказывают двигатели и он камнем устремляется к земле, чтобы превратится в кучу цветного металлолома, то скажите, какие тут еще могут быть действия или надежда? Одно только утешение — маршрут пролегает далеко от Украины, и если хохлы вздумают проводить очередные военные учения с применением
Кстати я здесь не один такой «смелый», кто предпочел бы самолету ролики или скейтборд, если судить по долетающим до моих ушей фразам двух впереди сидящих пассажиров. Их я слышал, отчасти потому, что кресла АН-24 расположены близко друг к другу, отчасти из-за того, что есть на свете категория людей, которые говорят громко, даже если сами думают, что они шепчут.
— Что, очко жим-жим? — издевательски спросил своего соседа тот, что сидел возле иллюминатора.
— Да пошел ты! — ответил второй и добавил: — Ты себе как хочешь, но я обратно поездом поеду.
— До «обратно» еще надо суметь дожить! — как-то уж очень серьезно заметил первый. — Кто знает, может это наш последний с тобой день? Как думаешь?
— Сплюнь!
— Здесь нельзя плевать, я лучше по дереву постучу.
Первый попытался постукать по голове второго, но тот отбросил его руку.
— Ладно, не злись, — миролюбиво заметил первый, — я шучу для поднятия боевого духа. А то ты совсем, как я вижу, расклеился. Не бойся, если что — сразу нас валить не станут. Поживем еще… какое-то время.
Разговор мне становится интересным, я подвигаюсь ближе к спинкам их кресел и еще больше навостряю уши.
— Лучше скажи, ты все продумал, что и как говорить? — спросил второй.
— Подумал, подумал. Не бойся, еще раз говорю. Мы все сделали по понятиям. К нам претензий быть не должно. Я по трубе мобильной с Жорой-Торпедой калякал.
— Это еще что за гусь?
— Ну ты даешь, это ж правая рука самого Артемьева! Так Торпеда сказал, что, мол, не сыте, все будет путем. Да и не до нас им, думаю, будет. Ты же не считаешь, что только ради нас двоих сходняк соберется. Мы — мелочь, а там у них базары серьезные вестись будут. Слухи ходят, что Артемьев хочет Татарина из дела вывести, только не знает, какую предъяву ему выставить. Татарин хитрый.
— А Татарин этот, он что, тоже из местных?
— Тоже, тоже. Все, закрой поддувало. Разговорился, — запоздало спохватился сидящий возле иллюминатора, в то время как я, откинувшись на спинке кресла, закрыл глаза и сделал вид, что сплю.
Итак, несмотря на все опасения, полет прошел нормально, все системы не подкачали, террористы захватом не угрожали, а стюардесса была мила и услужлива. Мне даже удалось погладить ее по круглому заду (думаю, ей было приятно, потому, что она сделала вид, что не заметила), когда я задержал ее на несколько минут возле себя под тем предлогом, что мое морально-психическое состояние нуждалось в срочной терапии. Самолет не был заполнен под завязку, стюардесса присела на пустовавшее возле меня кресло и принялась рассказывать, что самолеты этого типа отличаются небывалой надежностью, и даже если с одним мотором что-либо произойдет, то другого вполне хватит, чтобы совершить посадку, а если и второй откажет, то пилот, а он мастер высокого класса, может преспокойно спланировать до самой земли. Если ей верить, то тот сарай, в котором я летел, эксплуатируется в воздухе уже три десятка лет (это, между прочим, заметно) и ни разу не ломался, даже не был в ремонте. Надо сказать, что последнее обстоятельство меня нисколечко не успокоило, скорее наоборот, и чтобы переключится на другую тему, я стал
Спускаясь по трапу и чувствуя себя заново рожденным, я уже примерно предполагаю, куда будет правильно направить свои стопы. Жаль только, что в спешки сборов, я совсем не подумал о том, что здесь несколько иная широта, чем там, откуда я прилетел. Если у нас скоро зазеленеет травка на лужайках, то здесь весной еще даже не пахнет, и я в своей легкой куртке и кепке-жириновке чувствую себя крайне не уютно.
Два говоривших о каком-то сходняке пассажира и теперь оказываются впереди меня, так что я им едва не наступаю на пятки. Это весьма характерной наружности лоходромы, глядя на которых понимаешь, что обсуждать с ними пятый концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром все равно, что мочиться в ящик письменного стола. Один из них, глянув на одиноко стоящее здание аэровокзала, недовольно качает головой, на которую напялена черная норковая шапка.
— Да, это не Монте-Карло! Ты уверен, что мы не лажанулись и прилетели куда надо?
— Уверен, — буркнул собеседник.
— А чё это они решили в такой дыре собраться?
— А вот ты сам у них об этом и спросишь.
— Нашел дурака.
Получив в багажном отделении свой багаж, состоящий из одной спортивной сумки, выхожу на площадь перед зданием. Осматриваюсь: «лоходромы» поймали частника на «Волге» и теперь запихивают свои туши в салон. Следуя их примеру, я тоже ловлю мотор, что совсем не трудно — их тут много, гораздо больше, чем желающих ими воспользоваться, а местный аэропорт интенсивностью пассажирских рейсов не отличается. Всего за десять баксов «командир» довозит меня в самый центр Петрозаводска. Здесь намного теплее, чем у взлетного поля и путем расспросов попавшихся мне на пути аборигенов, вскоре нахожу юридическую консультацию «Фемида».
Никого из знакомых у меня здесь не было, поэтому перед тем, как выехать на место, мне в целях установления хоть каких-то контактов с местным населением, пришлось еще раз напрячь Жулина, а тому, в свою очередь, своего брата, который, покопавшись в своей памяти, а заодно в памяти своей электронной записной книжки, позвонил в Петрозаводск некому Борису Андреевичу, у которого был друг, подруга жены которого была, в свою очередь, замужем за хорошим знакомым некоего Александра Евгеньевича, который много лет кряду проработал в городском уголовном розыске, а два года назад вышел в отставку и открыл собственную контору по оказанию юридических услуг и консультаций для граждан и организаций. Вот к нему на фирму я и держу путь.
Время еще рабочее — два часа дня, но особого моря клиентов я там не замечаю. Сама фирма располагается в длинном здании местного филиала «Россевергипроводхоз», который часть своих служебных помещений раздал под офисы частным шарашкам. Весь офис состоит из одной комнаты, отделенной от общего коридора небольшим предбанником — тамбуром.
— Здравствуйте, мне нужен Александр Евгеньевич Письменный, — говорю я седоватому мужчине с задумчивым лицом, на котором уже проступили несколько глубоких морщин.
— Письменный — это я, — отвечает тот, и выражение его лица превращается из задумчивого в вопросительное.
— Меня зовут Лысков, вам должны были звонить насчет меня.
Он роется в своей седой голове, но все-таки вспоминает.
— А, ну да, конечно, Сергей… Николаевич… если я не ошибаюсь.
Я говорю ему, что именно так оно и есть, он встает и протягивает мне руку. Встает он довольно резво, и я вынужден констатировать, что, не смотря на седину и морщины, мужичок находится в отличной спортивной форме. У него крепкое рукопожатие.