Черный Баламут. Трилогия

Олди Генри Лайон

Восторженный галдеж оглашает окрестности, а клювастый нахал бухается-таки на колени.

–  Владыка! Истинно, Владыка Индра! Верую! Всем сердцем!

–  Да иди уже, иди!
– отмахиваюсь я от уверовавшего ракшаса, однако тот не отстает.
– Иди, говорю, а то все без тебя съедят!

И клювастый вприпрыжку уносится догонять колесницу со товарищи.

Я смотрю ему вслед и думаю о том, как мало нужно для счастья отдельным существам.

А мне что, много надо?!

Время идет, я стою, и втайне мне хочется, чтобы так оно продолжалось всегда: тишина, бессмысленный покой,

заботы ждут, пока Индра соизволит обратить на них внимание…

Время идет.

–  Шевелится, что ли?
– бормочет за моей спиной Равана, разглядывая тело Опекуна.

И почти сразу выясняется, что не перевелись еще в Первом Мире Громовержцы.

Небо в очередной раз разверзается (ну что это за путь сиддхов такой, с которого все прямо на голову валятся?!), и из прорехи с оглушительным клекотом рушится Лучший из пернатых!

Разумеется, первое, что замечает Проглот: над бесчувственным Опекуном Мира склонился Равана. Вот-вот проклятый неблагодарный ракшас свернет шею обожаемому господину! И орел наш немедленно кидается на защиту Опекуна, всем телом отшвыривая Деся-тиглавца в сторону.

Будучи оскорблен в лучших чувствах и совершенно озверев от грубого обращения, Равана мигом вскакивает на ноги. После чего, полностью оправдывая свое прозвище, с утробным ревом прыгает к Гаруде, опуская на шею Лучшего из пернатых кулак-кувалду.

Ласка царя ракшасов вынуждает Гаруду затрясти головой и опасно накрениться, птицебог сипло каркает, а затем вперевалочку начинает обходить врага по кругу.

"Мертвецким колом".

Равана ждет, нехорошо скалясь в ухмылке.

Под деревом умильно хихикает Жаворонок, потирая ручки, - зрелище приводит достойного мудреца в восторг. Со стороны казарм раздаются вопли, они быстро приближаются, и, обернувшись, я вижу бегущих обратно ракшасов. Часть из них на бегу дожевывает куски парного мяса. Равана тоже отвлекается - и Лучший из пернатых вихрем налетает на Десятиглавца, стараясь ударом клюва раскроить врагу последний оставшийся у Раваны череп. Спасает Десятиглавца чудо. Белое такое чудо, похожее на ствол дерева шала, очищенный от коры, - оно хлестко падает на спину Про-глота в самый неподходящий момент! Птицебог приседает, разом став слаб в коленках, крякает беременной уткой…

Мой Слон-Земледержец счастливо трубит и вновь замахивается для следующего удара.

–  А, так ты еще и хоботом!
– мгновенно вспомнив свой старый визит за амритой, клекочет Гаруда, проворно ковыляя в сторону.
– Тебе что, мало тогда досталось?! Мало, да?! Да я всю Землю… на одном крыле… - И Проглот начинает быстро увеличиваться в размерах.

Сзади к нему уже подбегают ракшасы-охранники, Айраватта трубит без перерыва - и я понимаю, что шутки закончились.

Оранжевые сумерки в испуге шарахаются прочь, многоцветье туч накидкой обволакивает мои плечи, острый аромат грозы заполняет пространство, и все окружающее - Проглот, Десятиглавец, Словоблуд с Жаворонком-сыном, гневный слон-Земледержец, распростертый на земле Вишну, кусты, деревья, беседки - стремительно проваливается вниз.

Я врастаю в боевой облик, которым не пользовался со времен сожжения леса Кхандавы, в мощь Стосильного, в ярость Стогневного, в доспех Крушителя Твердынь -

я исполином возношусь над несостоявшимся побоищем и оттуда, из грозового поднебесья, замахиваюсь огненно-золотым перуном.

Тишина.

Преддверие бури.

И оглушительный громовой раскат вынуждает всех застыть гранитными статуями, когда я ломаю перун об колено, не позволяя пламени обрушиться на Обитель.

Обломки вспыхивают и почти сразу гаснут в складках косматой накидки.

–  Индра, ты чего?
– ошарашенно спрашивает Лучший из пернатых, спешно уменьшаясь и косясь на меня из бездны под моими ногами.

–  Пр-р-рекр-р-ратить!
– рокочет в ответ поднебесье.

И, видя, что последний довод оказался вполне убедительным, я, не торопясь, принимаю обыденный облик.

–  Вы же чуть не затоптали его, дураки, - укоризненно обвожу я взглядом драчунов.

–  Кого?
– не понимает Гаруда.

–  Моего младшего брата, - веско бросаю я, подходя к стонущему Вишну.

Сейчас он выглядит жалким и несчастным, мой маленький Упендра, младший из Адитьев, он нуждается в помощи, в защите - и все умные соображения Словоблуда не стоят в этот миг и ломаного медяка!

–  Как ты, малыш?
– Я присаживаюсь рядом с Опекуном, укладывая его голову себе на колени, и Вишну открывает глаза.

Глаза больной собаки.

–  Спасибо, Индра, - чуть слышно шепчет он.
– Ты всегда был… хорошим братом. Только маме не говори, ладно?

Бредит?

–  Хорошо, не скажу, - обещаю я.
– Как ты себя чувствуешь?

–  Бывало лучше, - бормочет Опекун, пытаясь поднять голову, и взгляд его становится осмысленнее.
– Где я?

–  У меня, в Обители Тридцати Трех. Тебя Равана сюда принес.

–  Молодец, Ревун, - слабо улыбается Вишну.
– Что ни говори, не зря я его из геенны вытащил!

Тело Опекуна вздрагивает, судорога скручивает его, как прачка - мокрую рубаху, и на смуглом лице отражается такая мука и смятение, что мне становится не по себе.

–  И ты, Кришна!..
– с тоской бормочет мой брат.

–  Что - Кришна? При чем тут Кришна?! Малыш, что вообще происходит?!

–  Он меня вышвырнул, - отрешенно произносит Вишну.

–  Кто - он?!

–  Черный Баламут.

* * *

…Полночь упала на Обитель хищным коршуном, вцепилась когтями в беседки, павильоны, дворцы и казармы, полночь дышала в лицо гнилостной вонью безнадежности, и где-то далеко слышался лязг металла о металл - словно отзвуки Великой Битвы.

Закончился еще один день из жизни Громовержца.

И предпоследний день бойни на Поле Куру, где ученики Наставника Дроны по прозвищу Брахман-из-Ларца в самозабвении уничтожали друг друга.

Двадцать восьмой день зимнего месяца Магха.

ГЛОССАРИЙ ИМЕН

АГАСТЬЯ - мудрец-риши, глава южных отшельников. Родился от общего семени Митры и Варуны, которое истекло при виде апсары Рамбху. Выпил море, приказал горе не расти и вообще славен подвигами.

АГНИ - бог огня, посредник между людьми и богами, возносящий жертвы на небо. Прозвища: Вай-шванара - Всенародный, Семипламенный и т. д.