Черный Баламут. Трилогия
Шрифт:
— Ну… — замялся Экалавья, оправляя шкуры, заменявшие горцу одежду. — наверное, здесь где-нибудь поселюсь. Я ведь теперь ученик Наставника Дроны.
— Что?! — Впервые замечательные уши подвели Карпу. — Ученик?! Ведь этот сучок тебя прогнал!
— Стыдно так отзываться об Учителе, — очень серьезно произнес нишадец. — Ты ведь учишься у Дроны?
— Ну и что?
— Имя наставника свято. По крайней мере, у нас, в горах Виндхья. Наставник Дрона преподал мне один урок: значит, теперь
— И как же ты собираешься постигать его замечательную науку?
— Поселюсь в лесу и буду усердно упражняться, размышляя над уроком. Путь известен, осталось идти по нему.
— Ну ты даешь, нишадец! Путь ему известен! Мало ли на свете учителей — найди себе другого, подостойнее Дроны! Ты ведь свободен!
— Да, я свободен. Но у меня уже есть Учитель.
— Который устроил из тебя потеху?! И на прощание только что не пнул ногой в зад?!
— Ты сам сказал, что я свободен. Свобода — это возможность выбирать. Я сделал свой выбор.
— Та-а-ак… — Карна почесал в затылке. Раньше он никогда особо не сушил голову над подобными вещами. Для сутиного сына свобода всегда означала одно: полную независимость, возможность делать, что душе угодно. Ну и выбирать — само собой. Но если твой свободный выбор сковывает тебя же по рукам и ногам, привязывая к учителю-насмешнику?
Свобода?
Рабство ?!
— А ну-ка давай присядем и разберемся! — решительно заявил он нишадцу. — Значит, ты утверждаешь, что свободен? И в то же время…
Так с тех пор и повелось. По вечерам Карна помогал Экалавье обустраиваться на новом месте, они вместе охотились, а затем подолгу сидели у костра и спорили. Вскоре сын возницы с удивлением выяснил, что это занятие может быть не менее увлекательным, чем, к примеру, стрельба из лука, колесничные ристания или бессонная ночь, проведенная в стогу с пухлой пастушкой-хохотушкой.
Особенно учитывая, что пастушка хихикала по поводу и без повода, зачастую в самые интересные моменты, а горец неизменно был серьезен.
Ставя нового друга в тупик своим взглядом на жизнь.
Впрочем, что знал о жизни сам Карна? Бабы? Их у парня было с избытком и будет еще немало — в последнем сутин сын не сомневался. Талант?! Да кому он нужен, его воинский талант?! Служить ему в лучшем случае возницей при дворе или сотником здешней варты… Друзья? Боец с Бешеным? Да, конечно. Но с царевичами не усядешься запросто у костра, не станешь взахлеб обсуждать вопросы, на которые многие мудрецы по сей день ищут ответ. Только Карна не знал этого, он был уверен, что ответ — вот он, рядом, стоит только протянуть руку…
Споря до хрипоты, юноши иногда замолкали, подолгу обдумывая мысль собеседника, и даже горячий Карна не торопил Экалавью
— …Тебе б брахманом уродиться, — заметил Карна. — Уж больно складно все у тебя выходит. Где нахватался, приятель? Может, ты скрытый мудрец?
Экалавья улыбнулся ему через костер.
— Мой отец, Золотой Лучник, недаром стал вождем трех кланов…
— Заливай больше: недаром стал! Небось от деда твоего трон унаследовал!
— Конечно, наш род знатен по меркам горцев. Но жезл вождя в горах Виндхья не передается по наследству. Мы ведь дикари, забыл? Грязные нишадцы. Вождей выбирают на совете старейшин.
— Здорово! — искренне восхитился Карна. — А в этом дурацком Хастинапуре ностс с наследниками, как юродивый с драной торбой! Вот и садится на трон то слепой калека, то придурок, то сопляк малолетний. Одно их спасает — Грозный. Умный мужик, всем здесь заправляет. Хотя и скотина изрядная. Не люблю. Зато у других и такого нет. Потому, наверно, от них одни болваны и приезжают!
Экалавья лениво вертел в руках обглоданную кость. Вразумлять срамослова он не стал — давно привык к речам бойкого на язык приятеля.
— Правитель не обязан вызывать любовь. Правитель — символ державы, и его надо уважать. Моего отца у нас в горах уважают… а я его люблю. Было бы хуже, если б отца вокруг все любили, а уважал — один я.
— Эх, почему я не горец! Был бы умным, как брахман… Слушай, а ты точно не дваждырожденный?
— Точно. У нас вообще варнам не придают такого значения, как здесь.
— Вот я ж и говорю! — обрадовался Карна. — Свобода! И зачем ты сюда с гор спустился? Я б на твоем месте босой домой побежал! Знаешь, как иногда поперек горла встанет: этому так кланяйся, тому — этак, перед одним ниц падай, другой сам перед тобой спину гнуть должен… А ежели не согнул и ты ему спустил или просто не заметил — ты лицо потерял! Коровье молоко пить дозволено, козье по нужным дням, к ослиному не вздумай и близко подойти! Чистое, нечистое, чистое, да не про твою душу… Брахману перечить ни-ни, даже если он чушь несет! Дхик! Надоело! В Чампе легче жилось. А у вас в горах небось вообще рай!
— Для кого как, — серьезно ответил Экалавья. — У нас, например, многие считают Город Слона земным раем. И завидуют его жителям, равно как и всем в землях Кауравов. Бредят Великой Бхаратой. Там, мол, порядок и процветание, утонченность и благочестие, а у нас: набеги, воровство, дома неправильные, брахманы бездельники, молодежь стариков не уважает, на чистоту варн всем наплевать… Дхик! — довольно похоже передразнил нишадец сутиного сына и лукаво подмигнул приятелю.
Карна искренне расхохотался: