Чёрный беркут
Шрифт:
Что он мог сказать Ольге? Ему бы очень хотелось посидеть дома, понянчить сынишку, но через границу шел Шарапхан. Яков должен был выяснить с ним давнишний спор там, в горах. Двоим им на одной земле места нет.
Дзюба подъехал с заводным конем, остановился у бетонного корыта. Яков молча поднялся в седло, направил коня в сторону границы. То, что Ольга не попрощалась с ним, отозвалось в душе острой обидой, но стоило вспомнить о сынишке, и обида сама собой исчезла.
Некоторое время Яков думал об Ольге, о Гришатке, о доме, о том, как будет растить и воспитывать
О том, что в городе проходит партийная конференция и что через границу собирается перейти группа террористов, Дзюба, конечно, знал. Карачун наверняка объявил об этом. Террористы — не кочахчи, которые стараются прошмыгнуть незаметно, на несколько человек запасаются одной винтовкой. Террористы вооружены до зубов. Да и сами они небось бандиты отпетые. Что он против них, особенно с таким старшим наряда, как Дзюба? Яков ругал себя, что согласился идти с ним в наряд. Правда, кулаки у Дзюбы что кувалды. Двинет бандита, тот и не опомнится. Но ведь кулаками драться не будешь...
«И куда таких неповоротливых на границу? — размышлял Кайманов. — Убьют, в первой же перестрелке убьют!»
Дзюба, не подозревая о раздумьях Якова, прочно сидел на спокойном, таком же неторопливом, как и седок, коне.
Якова раздражал и этот обозный конь Дзюбы: по всему видно, лодырь, каких свет не видал. Он действительно так и норовил замедлить шаг, тянулся к пырею, поднимавшемуся у самой тропы, упирался в тропу ногами и крепко надувал живот, будто не человека на себе нес, а тянул в гору сорокаведерную бочку с водой. Якова так и подмывало стегануть Карего хворостиной.
— Степан! — окликнул он Дзюбу.
— Шо?
— Смотри, Карий твой на ходу хмыря давит. Заснет, кувыркнется с карниза, дров не соберешь.
— Идэ, тай идэ, тай нэхай соби идэ, — невозмутимо отозвался Дзюба.
— Как же «нехай идэ», — задетый невозмутимостью напарника, проговорил Яков. — И ты ведь с ним полетишь.
— Ну так шо?
Сбитый с толку, Яков замолчал. «Ах ты, чувал шестипудовый, — подумал он. — Погоди, я тебя раскачаю».
— Слышь, Степан, ты куда собрался? Воду возить или за сеном?
— Та дэ ж воно зараз сино? — отозвался Дзюба. — Начальник казав якогось Шарапхана тремать.
— Ну и как ты его будешь тремать?
— Та як прыйдеться...
Яков не выдержал, выругался. Он представил себе, как старший наряда будет вести себя в бою. Шарапхан — барс, хищник, натренированный в ночных схватках, страшный своей решимостью и беспощадностью. Дзюба не успеет и повернуться, получит пулю в лоб. Вот уж дал Карачун старшего. В Якове все больше поднималась обида на Федора. Такое дело, а он послал этого увальня. Придется одному справляться, да еще и Дзюбу страховать. Лишь бы на след напасть, а там Дзюба пусть только поспевает. Он тяжело вздохнул и, чтобы отогнать тягостные раздумья, снова стал приставать к Дзюбе:
— А ты не боишься Шарапхана?
— Та ну!..
«Вот чертов хохол!» —
Выехали в долину, откуда видна была уходившая в гору едва заметная тропа. По каменистым карнизам и осыпям шла она все выше п выше, пока не упиралась в, казалось бы, отвесную скалу. Долго, с трудом поднимались по ней то верхом, то ведя лошадей в поводу, держа направление на одинокую сухую арчу. Не доезжая арчи, спешились. Дзюба трижды просвистал сычом. От арчи донесся ответный свист. Оставили лошадей, скрытно подошли к месту расположения секрета, вполголоса обменялись паролями.
— Як у вас тут?
— Ждем...
— Мы вам водычки и продукту привезлы, — сказал Дзюба и передал Шаповалу вещевой мешок, четыре фляги воды.
С прежней осторожностью спустились к лошадям, снова двинулись к тропе. Если за ними наблюдали с той стороны, могли убедиться: наряд ушел!
Пофыркивают кони. Всадники слышат их шумное дыхание. Громко, слишком громко в сторожкой тишине раздается цокот копыт. За каждым камнем чудится притаившийся Шарапхан. Нестерпимо долго тянется время. Обошли сопку, выехали на центральную тропу, осторожно спустились в логовинку, черным клином врезавшуюся в склон горы. Там могли быть нарушители. Яков, придержав коня, настороженно прислушался. Тихо. Значит, можно ехать дальше.
Становилось все темнее. В логовинке чернеет бесформенным пятном группа деревьев. Арчи. К ним привязали лошадей. В тени деревьев ничего не видно, хоть глаз выколи. Поодаль выгодная позиция для наблюдения на выходе котловины, клином поднимающейся по склону.
— Ховайсь тут, — приказал Дзюба, — а я на тропу пийду. Як що стрелять почнуть, бежи до мэнэ.
Все увереннее потягивает пронизывающий, забирающийся под гимнастерку ветерок. Дзюба надел шинель. Яков тоже отвязал притороченную к седлу фуфайку, надел ее, туго подпоясался. Осторожно прошел низинкой, облюбовал впадину, прикрытую с трех сторон природным бруствером, залег, стал ждать, прислушиваясь к каждому шороху.
Так прошла долгая, томительная ночь. Наконец на востоке звездное небо стало постепенно как бы отделяться от горизонта, точно кто-то сдвигал опрокинутую чашу, одну за другой гасил звезды, закрывал миллионы светящихся дырочек, крупных и совсем мелких, сливающихся в белесые, едва различимые полосы. Еще немного, и черный купол неба все быстрее и быстрее начнет бесшумно уходить за горизонт, уступая место сиянию дня.
Самое прекрасное время — раннее утро, вместе с тем самое опасное и тревожное.