Черный дембель. Часть 3
Шрифт:
В пансионат мы вернулись уже в обед. Уставшие, вспотевшие и голодные. На территории пансионата мои спутники словно обрели второе дыхание: зашагали резво, улыбались, высказывали догадки о сегодняшнем обеденном меню. Сетки с продуктами и чемодан мы бросили у двери в своём номере. Не переоделись, а сразу же поспешили в столовую. По пути я отметил, что количество шагавших в столовую и возвращавшихся оттуда людей уже выглядело примерно одинаковым. Встретили мы и работниц чулочной фабрики из Смоленска — договорились с ними, что через час отправимся на пляж.
На пляж около пансионата мы пришли в самый
Обнаружил, что в «Авроре» не только мы были «неразумными». В многочисленных голосах суетившихся около воды людей тонули даже истеричные вопли чаек. Я прикинул: народу на пляже пансионата собралось немало. Количество загоравших сейчас на песке людей лишь раза в полтора было меньше, чем помещалось тут в часы пиковой посещаемости пляжа. Берег походил на лежбище тюленей или морских котиков. По кромке воды бегали детишки в белых панамах. В море у берега степенно прохаживались мужчины и женщины: они смотрели себе под ноги, словно выискивали что-то на морском дне. Чуть дальше в море кричали и бросали друг другу красный резиновый мяч подростки. Вдали на морских волнах покачивались похожие на буи головы пловцов.
Кирилл и Артур вместе с Женей и Любашей направились к воде.
— Сергей, ты пойдёшь купаться? — спросила Бурцева.
Она затушила сигарету о гладкий серый камень, зарыла её в песке.
— Пойду, — ответил я.
Снял футболку и шорты, положил на полотенце солнцезащитные очки и свой бумажный головной убор (бросил внутрь него пару камней, чтобы его не унёс ветер). Поправил плавки. Заметил, с каким интересом рассматривала моё тело студентка филфака МГУ. На меня смотрела не только Бурцева — разглядывали меня и другие женщины, что разместились на песке в радиусе полутора десятков метров от меня. Я поднял руки и потянулся. Громко зевнул — в сторону от меня шарахнулась кружившая в небе чайка. Вдохнул насыщенный запахом морской воды воздух. Лениво побрёл к воде — Бурцева шагала рядом. Отметил, что утром море было теплее. Зашёл в воду по пояс и нырнул. Поплыл. Минуты через две сонливость развеялась. Бурцеву я рядом с собой в море не увидел.
На волнах я не лежал — сделал заплыв к горизонту. Волны слегка приподнимали меня, гладили по плечам и по лицу. Я то и дело сплёвывал горькую воду. Я изредка оглядывался — следом за мной никто не плыл. Подумал, что так далеко от берега отважился бы уплыть разве что Коля Уваров. А может, ещё и Котова: нашу реку она запросто переплывала туда и обратно. Я вспомнил, что Лена сейчас бороздила волны в Геленджике. В Новосоветск вернётся в конце августа — так она говорила. Совсем не ко времени я подумал о Зине, подружке Анастасии Бурцевой, и о владельце шикарного морского загара Фёдоре
Вернулся на берег — увидел, что мой младший брат и Артурчик уже сидели на полотенцах и развлекали девиц игрой в карты.
Играла с ними в «подкидного дурака» и Настя Бурцева.
— … В своих работах, — говорила она, — Ницше критиковал буржуазный строй, ратовал за его уничтожение и создание нового свободного от либерально-сентиментального и лицемерного человеколюбия…
Настя заметила меня, прервала монолог.
— Сергей, присоединяйся к игре, — сказала Бурцева.
Она подвинулась — освободила место на полотенце рядом с собой.
Я покачал головой.
Сказал:
— Чуть позже. Полежу пока. Погреюсь на солнце.
Я улёгся на спину, закрыл глаза.
— Между прочим, — продолжила лекцию московская студентка, — Ницше выстраивал своё философское кредо на парадоксальной основе: отрицании морали как самоценности, обособленной от реальной человеческой жизнедеятельности…
Мне почудилось, что голос Бурцевой вдруг стал тише, словно отдалился.
Крики чаек и плеск волн тоже доносились теперь издалека.
А солнце будто вдруг спряталось за облаком…
…Я почувствовал запах шоколадного бисквита. Он ещё не выветрился из квартиры Котовых. Хотя последний корж мы с Леной испекли пять часов назад. За прошедшее с того момента время я завершил оформление тортов: уложил на покрытой шоколадной глазурью поверхности все затвердевшие в морозильной камере холодильника кремовые элементы «украшений». Котова к тому моменту уже задремала. Я её не будил — больше часа лежал в тёплой ванне, вдыхал аромат хвои, слушал, как лопались на воде пузырьки пены (мне чудилось, что слышал ещё и крики чаек, и шум прибоя). А пять минут назад мы с Котовой погрузили картонные коробки с «изделиями» в «Волгу» Дмитрия, водителя директора швейной фабрики.
В окно спальни Котовой светило замершее над крышей пятиэтажки солнце. Оно согревало моё тело, слепило мне глаза. Я стоял около окна босиком, почти голый: в плавках. Смотрел на безоблачное небо за окном и на круживших там ворон, которые кричали голосами чаек. Вдыхал запах бисквита, который смешался с запахом морской соли, и к которому добавился запах духов «Иоланта». Слышал, что за стеной, в соседней квартире, тихо бубнил телевизор. Голос дикторши зачитывал нудную лекцию: «…Ницше развернул корабль классического философствования от трансцендентальной всеобщности человека…». Я отметил, что уже слышал эту передачу: совсем недавно. Услышал шорохи шагов за спиной. Обернулся.
Обнаружил, что ко мне подошла Лена. Я понял, что это от неё пахло духами: не французскими — рижскими. Котова замерла в полушаге от меня. Смотрела на меня своими большими глазищами. Не моргала. Часто дышала, точно после пробежки — чувствовал на губах тепло её дыхания, пропитанного ароматом морской воды. Мне почудилось, что Котова стала выше ростом, будто стояла на каблуках. Я посмотрел Лене в глаза — почувствовал, что сердце в моей груди забилось чаще. Пересохло во рту, словно с похмелья. В глазах Котовой я увидел своё отражение: очертания непричёсанной головы на фоне… блестевших на солнце морских волн. Отметил, что Лена сменила домашних халат на платье: то самое, которое я видел на ней в новогоднюю ночь.