Чёрный Дьявол
Шрифт:
И пес стал есть. Ел через силу, по-волчьи ел. Он знал — так будет вернее. Так никто не отберет. А утром отошел дремать под дуб. Дремал на солнцепеке до вечера. Снова захотелось есть, вырыл ворону и с отвращением съел.
И снова пошли дни страшного невезенья. Нашел след косуль, до полуночи гонялся за ними и не смог взять. Не смог потому, что все время шел по их следу, а надо бы не бежать следом, а срезать их круги. Косули обегали одну, другую сопку и снова приходили в то же место, откуда сорвались. И так бесконечно. Пока пес не выдохся. Бросил их, упал под елью и дремал остаток ночи под ее широкими ветками. Утром нашел следы изюбров, пошел по ним, увидел зверей в пихтаче — они объедали хвою, — бросился без лая, молча, но звери учуяли
Пес долго и молча пытался прорваться в изюбриную крепость, но не мог. Звери фыркали, трясли головами, били копытами, от которых он едва успевал увертываться. Не выдержал и залаял.
Метался с лаем сутки, вторые. Будь рядом охотник, он бы услышал лай, и нет для него лучше мишени, чем стоящие на скале изюбры. В какой-то момент пес забыл об осторожности, бросился в проход. Удар копытом сбросил его со скалы.
Изюбры не стали ждать, когда собака снова бросится на них, сорвались с отстойника и убежали в пихтач.
Долго лежал покалеченный пес под скалой. Снег успел подтаять под его боком. Наконец очнулся, поднялся и заскулил от боли, будто кому-то пожаловался. Ныло плечо, правая лапа распухла, и нельзя было на нее наступить. Заковылял на трех, сам не зная куда. Шел, чтобы не замерзнуть, чтобы не погибнуть в тайге. Вышел на тропинку охотника, обнюхал его след, правда, он уже почти выветрился. Однако пес пошел тропой. Шел день, шел ночь, снова наступил день, а пес все шел. Инстинкт вел его к человеку, инстинкт подсказывал, что только там можно найти спасение. Волчий зов уступил место собачьему. И одни ли собаки делают так. Даже изюбры при большой беде идут к человеку, когда смерть смотрит им в глаза.
В тайге стало как-то неприютно. С полудня заметались по небу серые тучи, они низко стлались над сопками, несли с собой что-то страшное, и оно, это страшное, пришло. Пришло с сильным зарядом снега, с воем ветра, со стоном и треском падающих деревьев. Пса качало, пса бросало, ведь он ковылял на трех лапах.
Тропа привела в долину Улахэ. Здесь оставили его силы. Идти он уже не мог. Полз на животе. Надо добраться к человеку. Не дополз. Ветер перемёл тропу, сбил с верной дороги. Пес забрался под корень вывороченного бурей кедра, снег тут же накрыл его, ветер намел сугроб, похоронил собаку.
Часть третья
МАКАР БУЛАВИН
1
Охотник Макар Булавин спешил проверить ловушки на колонков и соболей. Он шел по заснеженной тайге, переваливая из ключа в ключ, вытаскивая из ловушек трофеи, часто посматривал он на ушастое солнце — быть буре. А буря в тайге — штука малоприятная, может деревом придавить, а оставят силы, не справишься с ветром — замерзнешь. Никакой костер не поможет, если не сделать навес от снега и ветра. Ветер, что дул с северо-запада, крепчал. Макар проверил еще одну ловушку, остальные не стал проверять — заспешил назад. Всех колонков и соболей не переловишь. Надо и себя пожалеть. Если разыграется буря, то не выгрести домой — сомнет, закрутит. А идти Макару далеко. Есть у него кружная тропа, торная, но по ней не успеть убежать от бури. Решил перевалить через сопку и идти по самой короткой тропе. А там до пасеки рукой подать.
Пасека — дом Макара, другого у него нет. До этого он жил в деревне Каменке. Макар — старовер, верней — бывший старовер. Его прародители еще при Алексее Михайловиче ушли в леса и болота, не приняли новых установлений иуды Никона. А сам Макар, бродя по тайге, начал находить прорехи в учении божьем и сильно усомнился, есть ли бог вообще. У Макара есть к тому все основания.
— Это тебе бог шлет наказание за грехи твои. Молись, кайся в грехах, и бог простит.
— А в чем же мне каяться? Живу небогато. Не обижаю людей, не бражничаю, как ты, не прелюбодействую и никого никогда не убивал из рода людского.
В половодье утонула дочь. Летом задрала медведица сына. Второго сына засек кабан. Зимой умерла от оспы последняя дочь. Остался Макар один, без роду и племени. А однажды заспорил на проповеди с наставником Степаном Михайловичем:
— Бог, сказано в писании, милосерден, бог вездесущ, а как понимать такое: в писании сказано: «Не убий», так почему же сам бог убивал людей и об этом ничуть не жалковал? Пошто он разгневался и убил всех людей, окромя Ноя? Пошто он пролил дождь и серу на Содом и Гоморру? Жену Лота сделал соляным столбом лишь за то, что она оглянулась? Бог, выходит, убивает тех, кто ни в чем не виноват? Я тоже ни в чем не виноват, и дети мои невинны. Это не по-божески!
— Ты… ты… ошалел! Как смеешь усомняться в учении божьем?
— Вот так и смею. Небо — твердь. Звезды прибиты к той тверди, так почему же гвоздь, вбитый в стену, не бродит по стене, как бродят звезды? Бог убивает людей без раздумки. Ежели ты бог, то ты должен был знать, что согрешат Адам и Ева. Чти: «И раскаялся бог, что создал человека на земле, воскорбел в сердце своем. И сказал господь, истреблю с лица земли человеков, которых сотворил, от человека до скотов и гадов, и птиц небесных истреблю, ибо раскаялся, что создал их». Вздумал истребить, а Ною подсказал строить ковчег, чтобы он взял всякой твари по паре. Зачем истреблять, а потом снова воскрешать? Враки все это! — грохнул кулаком по столу Макар. — Враки! Я вам всю библию с ног на голову поставлю! А потом, какой же надобно строить ковчег, чтобы всех вместить? На сто верст?
— Так ты что, отрекаешься от бога? — гусем зашипел Степан.
— От бога отрекаюсь, но от своей совести нет. Все идет к тому, что люди скоро отрекутся от бога. К тому идет. Для людей богом будет совесть и их добрые помыслы!
— Анафема! — рыкнул Степан. — В учении Христа усомнился. На судное его моление, на костер еретика! Четвертовать, мясо бросить зверям алкающим!
— На костер — не то время, Степан Михайлович, — остановил наставника Алексей Сонин. — За костер могут нас власти и к ответу потянуть.
— Вон из братии!
— Вон так вон. Всю жизнь я прослужил верой и правдой вашей братии, от никонианства нашу веру защищал. Но ухожу без скорби и раскаяния в сердце своем. Буду искать бога в душе своей. Добрых людей искать, а вы ведь звери, ваша вера жестока и зла…
Не посмели тронуть староверы Макара. Собрал он немудрящие пожитки, бросил их в телегу, запряг коня и уехал на свою пасеку. И тут же вспыхнул в Каменке Макаров дом — ясно, кто-то поджег. Раз против бога, значит колдун и чернокнижник, а то, что умел лечить людей и скот, считать колдовством. Жарко горел дом Макара. А после пожара на пепелище кто-то вбил осиновый кол, а тот кол пустил корни и через два года расцвел кудрявой осинкой. Трепетала она на ветру и без ветра, будто что-то хотела сказать людям; росла, крепла, а они от суеверного страха обходили ее сторонкой. Хотел было срубить осинку Степан Бережнов, но побоялся накликать на себя беду. Однажды зашел в деревню Макар Булавин, осмотрел осинку и пугнул людей: