Черный Ферзь
Шрифт:
Зверея, Сворден сделал короткий выпад. Лезвию следовало глубоко рассечь грудную клетку, после чего уже проще простого вырвать еще бьющееся сердце предателя, но Наваха словно покрывала невидимая броня, которую нож не мог одолеть. Единственное, на что клинок оказался способен, — оставить на груди кодировщика быстро бледнеющую полоску, будто по коже провели чем-то тупым и вполне безопасным.
— Теперь моя очередь, солдат, — сказал Навах. — Не возражаешь? — Он взял нож за лезвие и выдернул его из руки Свордена, точно тот и не сжимал его до побеления в костяшках пальцев,
Не перехватывая нож, Навах поднял его на уровень глаз, словно желая пересчитать нанесенные на рукоятку зарубки, но неведомым чудом ребристый пластик с клювообразной гардой на миг затуманился, а затем сгустился в уже знакомый клинок. В следующее мгновение острие уткнулось Свордену в горло, отчего пришлось сдвинуться в сторону, понимая — ударь Навах в полную силу, он был бы уже мертв.
Еще через мгновения Свордена крепко взяли за подбородок, дернули вверх и с величайшим тщанием провели лезвием от уха до уха — по-настоящему, без дураков. Свордену показалось будто он слышит отвратительный хруст разрезаемых тканей и вот-вот ощутит кровоизвержение, уносящее из тела силу, волю, сознание, жизнь.
Но ничего не произошло, лишь придвинувшиеся ближе губы, обдав шею дыханием, произнесли:
— А сейчас ты мне веришь, солдат?
Все-таки Навах оказался отменным бойцом. Он не сделал никакой поправки на вполне, казалось бы, ожидаемую растерянность Свордена, собственным горлом ощутившим, что даже холодное оружие в мире Блошланга превратилось в безобидную железку, и на крошечный миг упредил удар, который должен был превратить кодировщика в подобие выкинутой на берег взрывом оглушенной и задыхающейся рыбы. Вместо этого сам Сворден неохотно воспарил куда-то вверх скверно надутым метеостатом.
— Не горячись, — посоветовал Навах, утирая обильно проступивший пот. — Если кому и следует обижаться, то мне, — он ткнул пальцем в жуткие шрамы от попадания разрывных пуль. В кодировщика их всадили штук пять — в печень, легкие, сердце — с изощренной гарантией вырвать из него малейшие надежды на выживание.
Навах с отвращением пнул автомат с палубы, а вслед за ним отправился и нож.
— Ничего мы друг другу не сделаем, ничего, можешь быть спокоен, — бормотал кодировщик. — Можешь даже спать спокойно, сообразительный ты наш. И здесь до меня дотянуть свои поганые клешни хочешь… не успокоишься никак…
— В отсеках оружия хватает, — сказал Сворден, потирая место удара.
Навах отмахнулся:
— Если хочешь попробовать, дерзай. Можешь в меня даже главным калибром жахнуть!
— А если я тебе голову сверну, ты так со скрученной башкой и будешь ходить? — поинтересовался Сворден.
— Привыкли руки к топору? — покосился на него Навах. — Хорошо же тебя кондиционировали, раз до сих пор в себя прийти не можешь. Впрочем, мне это на руку.
Сворден поднялся и принял стойку. Нет, он не настолько упертый, чтобы не признать странный, но факт — оружие на них не действовало, он убедился в этом собственным горлом, однако спускать какому-то там кодировщику столь позорный для десантника удар Сворден не собирался.
— Хорошо-хорошо, — поднял руки
Вряд ли Навах столь наивным способом пытался отвлечь Свордена и первым нанести удар — кодировщик мог сделать это раньше и гораздо эффективнее. Навах ничего не затевал, он просто смотрел куда-то вверх, и Сворден физически ощущал сконцентрированный пучок внимания, что пролег над его левым плечом. Реши Сворден ударить, у него имелись все шансы застать Наваха врасплох. Однако вместо этого он сам обернулся, отыскивая на мировом своде то место, которое столь пристально разглядывал кодировщик.
Блошланг делал плавный изгиб, расширялся и, в конце концов, разливался огромным светлым пятном, похожим на смачный плевок среди порыжевшего леса.
— Последнее пристанище покинутых дасбутов, — сказал Навах, и только теперь Сворден понял, что за странные веретенца заполняют чуть ли не весь разлив Блошланга, словно личинки, копошащиеся в мокроте смертельно больного. — Великая трахофора все же соблаговолила дать нам аудиенцию, — добавил кодировщик, и в его голосе ощущалось столько торжества, сколько может быть лишь у мелкой адмиралтейской сошки неведомыми путями узревшей яркий отблеск золотого шитья мундира самого Адмирала.
— Мы туда не пройдем, — сказал Сворден.
— Почему? — спросил Навах.
— Мост, — показал Сворден. — Мы не пройдем мост.
Далеко впереди, почти у самого входа в лагуну Блошланг перечеркивала еле заметная нить, неряшливо перевитая из разноцветных волокон с преобладанием серебра и черни.
На первый взгляд казалось, что в ней нет ничего угрожающего — ну, мост, мало ли таких мостов сохранилось на материке, по большей части давно, конечно же, взорванных, однако имелись, наверняка, и уцелевшие, до которых еще не дотянулись лапы доморощенных террористов или диверсионных групп Дансельреха.
Но при более пристальном рассмотрении этого сооружения в груди растекался противный холодок, а руки сами тянулись утереть проступавший на висках пот. Чутье офицера Дансельреха подсказывало — с мостом не все чисто, а если называть вещи своими именами, то никакой это не мост, а самая что ни на есть ловушка, а если еще определеннее — западня.
— Почему бы благородным донам не высадиться на берег? — пробурчал себе под нос Навах, и вроде как сам себе ответил: — Потому что благородные доны не ищут легких путей.
Сворден огляделся и тоже пришел к выводу, что свой шанс покинуть дасбут они упустили. Песчаные откосы сузились до едва заметной полоски, скрытой гниющими водорослями, отчего стало вообще непонятно — есть ли там берег или нагромождения камней поднимаются из глубины мутных вод, вырастая в обрывистые скалы.
— Как думаешь, это тот самый мост? — спросил Навах, и когда Сворден уже приготовился раздраженно рявкнуть на арестанта, подлежащего, как минимум, расстрелу на месте за одно лишь подозрение в связях с имперской разведкой, но тут до него дошел смысл вопроса, и в памяти будто щелкнули включателем.