Черный Ферзь

Савеличев Михаил Валерьевич

И вдруг на какое-то ничтожное, едва уловимое мгновение Ферцу причудилось, что он понял главную тайну этой странной женщины, а именно — ее некрасивость, если угодно — уродливость. Все ее очарование таилось лишь в лицевых мышцах, незаурядное владение которыми и обеспечивало бывшей жене Сердолика кажущуюся милость, привлекательность, обаяние, но они — как пыльца на крыльях бабочки, тронешь рукой и под радужным узором откроется неприглядная серая поверхность. Она, как бабочка, всегда должна находиться в полете и не подлетать

чересчур близко к рукам, желающих ею завладеть.

Она так жила, более того — она считала, что так должны жить и другие. Окажись в ее руках судьба какого-нибудь одичавшего в лесах человеческого создания, которое, несмотря на звериное воспитание, все еще сохранило в себе частички человечности, а вместе с ними и интерес к своим сородичам, заставляющий наперекор звериным инстинктам все-таки идти с братьями по крови на контакт, бывшая жена Сердолика сделала бы все, только бы оттолкнуть, отвадить несчастного полукровку по воспитанию, пошла бы на любую мерзость, только бы затолкать полузвереныша обратно в его лес.

— Мама, ты стащила из музея экспонат? — спросил белобрысый малец, и Ферц от неожиданности тряхнул головой, избавляясь от иллюзии, что воображенный им мальчишка из леса и неудобное дитя за столом — суть одно.

— Устами младенца… — усмехнулась бывшая жена Сердолика. — Нет, милый, это папа так шутит. Ферц, а вы могли бы что-то взять без спросу? — вновь повернулась она к бравому офицеру Дансельреха.

— Тебя, — процедил Ферц, пристально всматриваясь в ее глаза и угадывая в них все те же искорки сумасшедшенки, коими в полной мере отмечен ее отпрыск. — Тебя я возьму без спросу.

— Ферц! — воскликнул Сердолик, но в его окрике не оказалось ни капли возмущения, ни единого порыва оградить бывшую жену от мерзких домогательств невоспитанного дикаря, ничего не смыслящего в этикете ухаживания и наверняка рассматривающего женщину лишь как средство удовлетворения низменных физиологических потребностей, а отнюдь не как объект восхищения и поклонения. Так реагирует человек, которому ни разу не приходилось вставать на защиту женской чести, хотя воспитание и образцы высокой литературы требовали от него хоть как-то отреагировать на столь откровенные поползновения унизить образец гения чистой красоты.

Ферц и бывшая жена Сердолика смотрели друг на друга, не обратив внимания на окрик Корнеола. Это даже нельзя назвать поединком, только — полная и безоговорочная капитуляция, тихая и тайная сдача всех столь тщательно возведенных линий обороны, разгром и деморализация в том самом изначальном смысле этого слова, когда один за другим отключаются от немыслимой перегрузки блоки Высокой Теории Прививания, бесстыдно обнажая изначально поврежденную онтологическую сущность человека.

— Ферц! — еще раз каркнул Сердолик, не заметив, не почуяв произошедшего практически на его глазах метаморфоза, словно бы подтверждая собственную изначальную профессиональную

непригодность быть Учителем, на чем так прозорливо настаивал Вандерер, дьявольским чутьем предчувствуя его слепоту к свершившемуся иудиному поцелую.

— Ничего-ничего, — успокаивающе махнула рукой бывшая жена. — Очень любопытно послушать мужчину, не кастрированного Высокой Теорией Прививания, — она отхлебнула из стакана. — Er hat etwas Tierisches.

— Мама, дядя хочет стать твоим мужем? — спросил малец, но ему никто даже не улыбнулся.

Бывшая жена встала с кресла, подошла к Сердолику и положила в его ладонь коробочку, напоследок погладив по щеке — обязательный аккорд подношения подарка человеку, окончательно ушедшему из ее жизни.

Корнеол какое-то время сидел неподвижно, разглядывая коробочку, которую так и не сжал пальцами. Она походила на зловещий подарок, преподнесенный страшной колдуньей ни о чем не подозревающей невинности. Поколебавшись, Сердолик переместил коробочку на стол и подрагивающими пальцами подцепил крышку. Внутри шевелилось нечто темное и живое, словно клубок червей, облепивших тухлятину.

Ферц с любопытством разглядывал пока малопонятное ему действо. Ему даже показалось, что он почуял запах гнили.

Сердолик запустил внутрь шевеления пальцы и, поморщившись, извлек из коробочки какую-то продолговатую штуковину. За ней потянулись черные нити, постепенно истончаясь и лопаясь с еле слышным звоном, будто сделанные из стекла. Одна из лопнувших нитей скользнула по пальцу Сердолика, и на нем тут же вспух багровый рубец.

— Осторожнее, он очень хрупкий, — предупредила бывшая жена, — без восстановительного эпителия быстро иссыхает. Пришлось придумать замену. В родном вместилище эпителий не такой жгучий, — и подумав добавила:

— Извини…

Сердолик ничего не ответил, поглощенный разглядыванием странной штуковины. Насколько мог рассмотреть со своего места Ферц, сделана она была из пористого металла, скверного качества, и несла на своих боках непонятные отметины, похожие на чеканку.

— Папа, ты хочешь стать чудовищем? — вдруг спросил белобрысый отпрыск.

От неожиданности Сердолик вздрогнул и чуть не выронил штуковину. На лбу его проступили крупные капли пота, но Корнеол быстро овладел собой и вымученно улыбнулся:

— С чего ты взял? Что за странные фантазии!

— Не кричи на ребенка! — повысила голос бывшая жена, хотя Сердолик вовсе и не думал этого делать — его сентенция ничуть не выходила за рамки дозволенной укоризны по отношению к отпрыску, по малости лет допустившего бестактность.

— А где бомба? — как бы между прочим поинтересовался Ферц.

— Какая еще бомба?! — бывшая жена Сердолика посмотрела на Ферца, рот распущен в брезгливой гримасе, относящейся то ли к Корнеолу, то ли к его подопечному, бесцеремонно влезшего поперек разгорающейся ссоры.