Черный Ферзь
Шрифт:
Чем ближе сверкающий водораздел, тем сильнее удерживающая сила, тем плотнее ряды тех, чьи тела мертво кувыркаются в потоках близкого шторма.
Кажется, еще немного, и жуткий кукловод натянет привязанные к фантошу нити, отчего послушная его повелениям марионетка перевернется вниз головой, вытянет тело, отдаваясь во власть силе вечного тяготения охотника и жертвы.
Океан кипит вблизи Стромданга. Резкие удары хаотичных течений обрушиваются на косяк всплывающих тел. Стальные клинья переохлажденной воды врезаются в насыщенный раствор живых и мертвых, чтобы тут
Падающий обратно в бездну Сворден хватается за торчащие из прозрачного монолита руки, но пальцы соскальзывают и уже не остается сил для последнего рывка, чтобы окончательно разрушить заклятье, наложенное кракеном.
Все. Конец.
Теперь только туда, где бьется обожженный глубинной бомбой колосс, где выбрасывают все новые и новые нити края страшной раны, стараясь стянуть разрыв, залатать разорванное тело кракена, не выпустить ни крошки добычи, что вечно собиралась в пищеварительных пустотах чудовищного моллюска.
Планктон человеческих тел редеет. Сворден безнадежно смотрит вверх на неохватное взглядом кишение, а из бездны величественно всплывают темные глыбы дервалей, предвкушая обильную трапезу.
Но вот пространство пучится новыми взрывами. Кто-то огромным молотом принялся колотить по наковальне, на которой распростерли Свордена. Ужасная боль приносит освобождение — окончательно рвутся нити, тянувшие в бездну. Что-то твердое впивается в спину и выталкивает его наверх — к первому глотку промороженного воздуха…
— Отбросы… Отребье… Всплывает полное дерьмо или выродки от кого даже океан блюет… — недовольное бурчание перемежалось странными хлюпающими ударами, от которых решетка слегка вздрагивала.
— Не бей винтом, — другой голос. — Такова уж наша служба.
— Служба, кехертфлакш! Не нюхал ты еще службы, кехертфлакш!
Сворден пошевелился. На нем что-то лежало — холодное, студенистое. В живот врезались прутья решетки, внизу виднелось море.
Сильный ветер взметал волны чуть ли не до решетки. В бурлящей воде крутились бесформенные останки, в них с трудом узнавались части человеческих тел. Бушующая поверхность то поднималась вверх, и казалось — достаточно просунуть сквозь отверстие руку, чтобы схватить чью-то оторванную ногу или голову, то уходила вниз, обнажая грязно-белые корпуса катамарана.
— Нашей службе тоже не позавидуешь, — сказал миролюбивый. — Особенно сейчас.
Еще один хлюпающий удар.
— Кехертфлакш! Смотри, когда бьешь! Силу девать некуда? — раздраженный. — Всего меня забрызгал!
— Мне показалось еще трепыхается.
— Посадить тебя на раксбугель и пропустить через канифасблок! Выродок!
— Тогда сам бери молоток, а мне слухач отдай, кехертфлакш, — миролюбивый наполнялся обидой.
— Кехертфлакш! — раздраженный поумерил пыл. — Ты же ничего не услышишь.
— Да какая разница. Знай себе — бей по черепушке. Как будто здешние отбросы кому-то понадобятся. Ха! Вон тот вроде шевельнулся.
— Какой?
Сворден напрягся, с трудом перевернулся на спину и спихнул с себя мертвое тело.
— Вон,
Это они обо мне, моргнул Сворден, пытаясь разогнать серую муть.
— Ну-ка, где твой слухач?
— Что? Я по-твоему мертвяка от выродка не отличу? Бей по башке, и все дела. Только смотри, чтобы мозги вон туда летели, а не на меня!
— Отмоешься, — фыркнул миролюбивый. — Вот помнится у нас громила был, так он вообще по туловищам работал. Все говорил, что здесь какая-то хреновина, без которой человеку этот самый раксбугель и придет.
— Сердце, что ли?
— Может и сердце, а может и еще как, но только он по башке никогда не стучал, чистюля, кехертфлакш! А вот сюда — примерится и шарах! Только изо рта — брызь!
— Что — брызь? — не понял раздраженный.
— А то — кровь! Иногда почище душа получалось. Там тонкость имелась, сечешь? Надо одной ногой на голову встать, на ухо, чтобы она в сторону дырками смотрела, а уж потом — кувалдой, кувалдой.
Две огромные фигуры возникли около Свордена. Голые по пояс, в длинных фартуках, заляпанных красным. Тот, что встал слева, держал на плече молот с длинной ручкой. Тот, что справа, ткнул в Свордена трубкой с набалдашником. Приставил ухо к набалдашнику:
— Готовый. Спекся.
Сворден моргнул. Сил пошевелиться не оставалось.
— Лупает, — миролюбиво возразил тот, что с молотом.
— Да хоть свистит! — раздраженный еще сильнее уперся трубкой в Свордена. — Мертвяк он и есть мертвяк.
Миролюбивый стряхнул молот с плеча и присел, держась за ручку. От него жутко несло непередаваемой смесью тухлятины, водорослей, резины и лекарств.
— Нет, — сказал миролюбивый, встретившись взглядом со Сворденом. — Не мертвяк. Что делать будем?
— Оно тебе надо?! — обозлился раздраженный и постучал трубкой по голове миролюбивого. — Мороки не оберешься. Тащи его, сдавай карантину, бумажки заполняй. Тьфу!
Миролюбивый задумчиво почесал нос.
— Бумажки?
— Бумажки, — вкрадчиво подтвердил раздраженный. — А если что не по форме, то переписывать придется. И не раз! Уж я-то знаю.
— А как же инструктаж? — все еще сомневался миролюбивый. — Чем больше живых отыщите, тем лучше, так ведь говорят?
— Ты бы еще о хавчике винтом побил! — плюнул раздраженный. — Ты хоть раз читал, что нам по сроку положено?
— А? Там, бр-р-р, буквы мелкие, — признался миролюбивый. — Пока прочтешь, всю пайку уведут.
— Буквы мелкие! — передразнил раздраженный. — На таких маслопупов как ты и рассчитано, кехертфлакш!
Сворден безнадежно прислушивался к перепалке. Раздраженный убеждал, миролюбивый возражал, правда как-то вяло, неуверенно, чем создавал у раздраженного впечатление, что стоит немного поднажать и лежащее у них под ногами полудохлое дерьмо получит заслуженный удар по башке. Раздраженный подыскивал все новые и новые аргументы, миролюбивый сопел, пыхтел, чесал нос, бормотал о лупанье, инструктаже, господах офицерах, пайке, порывался уже встать с молотом на перевес, но затем вспоминал о лупанье, инструктаже, господах офицерах и пайке.