Чёрный фимиам

Харитонова Алена

– Дай боги ей счастья, – вздохнула из кибитки Эгда. – Хорошая девочка. Она всё так же вышивает?

– Да, – кивнул брат. – Сейчас вот взялась за покрывало с красными маками.

– О… – протянула женщина восхищённо. – Ее работу мы бережно храним, так и передай.

– Обязательно, – улыбнулся Сингур. – Её это порадует.

– А тебя нанял Храм? – осторожно спросил Пэйт, кивая на мечи собеседника.

– Можно и так сказать, – ответил он.

– Значит, всё хорошо? – улыбнулся балаганщик, радуясь, что у кого-то еще тоже всё наладилось.

– Да, всё хорошо, – кивнул собеседник. – Всё настолько хорошо, насколько

это возможно. Именно поэтому я и отыскал тебя.

Он снял с дорогого расшитого пояса тяжёлый кошель:

– Пусть у тебя, Пэйт, тоже всё будет хорошо. Спасибо тебе за помощь и удачу, которую принесла наша встреча. Не поминай лихом.

Пока старик изумленно хлопал глазами, глядя на кошель, пока все его семейство с удивлением рассматривало неожиданный дар, Сингур исчез. Словно и не было его. Исчез ровно тогда, когда кибитка балаганщика достигла старого дерева у обочины.

И Пэйт, и Эгда, и Гельт с близняшками решили бы, что всё это им почудилось, однако тяжёлый кошель, туго набитый серебряными талгатами, никуда не делся.

* * *

Сингур, стоя в тени одинокого дерева, некоторое время смотрел вслед удаляющимся кибиткам, а затем мягко позвал Нелани. Он не был уверен, что она услышит: всё-таки Миль-Канас находился в нескольких днях пути, а шианка ещё только училась управлять своим мерцанием. Но уже через миг он ощутил её присутствие, увидел, где она появится. Далековато… Но он и сам в первый раз вышел слишком далеко от Пэйта: плохо его чувствовал с такого расстояния, оттого и точность подвела. Поэтому Сингур осторожно подтянул к себе пространство, через которое должна была выйти Нелани. И уже через несколько счетов она возникла рядом, радостно смеясь:

– Получилось! У меня тоже получилось!!!

– Иначе и быть не могло, – улыбнулся Сингур.

Нелани обняла его за шею и заглянула в глаза:

– Я рада, что больше нет боль, – сказала она.

– Нет боли, – привычно поправил собеседник.

– Да, нет боли. Рада, что ты стал собой. И что черный фимиам больше не нужен.

Он усмехнулся:

– Вот тут ты ошибаешься, Тихая Вода. Чёрный фимиам мне по-прежнему нужен.

Ее лицо испуганно вытянулось, но Сингур притянул женщину к себе и негромко закончил:

– Ты – мой чёрный фимиам, Нелани.

Глава 26

Это утро было таким же, как любое другое утро в Миаджане.

Незадолго до рассвета прошел дождь. От потоков воды защитили широкие листья навеса, но шум разбудил Джеро.

Он уже привычно обновил отпугивающие кольца вокруг деревьев, на которых обустроил настил для сна, и с удовлетворением послушал, как сыплются вниз болотные твари, что всю ночь пытались добраться по стволам до сладкого человеческого мяса. Лишь после этого обитатель чащобы неспешно спустился и вытащил из воды ловушку, в которую за ночь попалась слепая белёсая рыба. Гибкое жирное тело лоснилось, а ротовой щуп бесполезно пытался нашарить обидчика. Джеро уже знал: если этот щуп коснется незащищенной кожи и присосется, оторвать его можно будет только с куском плоти. Заживать будет очень долго.

Но он научился убивать рыбу, подсовывая ей палку и быстро-быстро наматывая на нее ядовитый рыбий язык. А потом так

же быстро отрубал голову и швырял обратно в воду. Толстое белое тело еще несколько минут колотилось, а затем затихало. После этого Джеро запекал свою добычу на слабом-слабом мерцании.

Первые дни, оказавшись во влажных зарослях, он не мог понять: что же его мучит, мешает спать, изводит? Лишь когда перед глазами всё стало мутиться, он вспомнил. Голод. Вот что это было такое. Голод, которого он не знал много веков. Чувство, чуждое жрецу Великой Пирамиды.

Так Джеро понял, что стал человеком. Почти стал. Потом он постепенно вспомнил свое имя и те навыки, которые необходимы людям, чтобы выживать. Оказалось, это не так-то просто. Особенно при почти полном отсутствии мерцания. Разорванные и сожженные спятившим беглым рабом нити восстанавливались очень неспешно. Недавний жрец, проигравший схватку и выброшенный победителем прочь, успел за миг до смерти открыть выход в Миаджан, и все оставшиеся силы ушли на это перемещение. Однако жила надежда: братья услышат, что он вернулся, и придут на помощь.

Но они не услышали. Лишь потом, придя в себя, Джеро понял, как ему повезло. Если бы услышали – его бы добили. Слишком долго он был проводником воли Миаджана снаружи. Вывозил фимиам и кружева, организовывал их продажу. Увы, сокровища старого Миаджана почти не перенеслись, а те, что перенеслись, было слишком опасно использовать. Аккуратно, по чуть-чуть, Джеро подтачивал волю тех, кто покупал кружева. Подчинял и использовал дурачков, польстившихся на новый неведомый фимиам. Управлял охотниками, карал торговцев, которые начинали обманывать. Искал и покупал рабов и рабынь. Организовывал похищения многоликих, когда очередную выпивали до дна и требовалась новая.

И всё это время человеческое проникало в жреца Великой пирамиды – исподволь, капля за каплей, незаметно наполняя. А потом в охоте за беглым рабом он поддался эмоциям... И вот – стал чужим этому месту и существам, что его населяли. Начал чувствовать. Больше Джеро не был частью единой силы, его мерцание погасло и выпало из общего плетения. Его не просто не ищут. Его даже не видят. А если увидят, то не узнают. Он больше не свой.

Да, братья даровали бы ему перерождение, чтобы он забыл всё и очистился, возродился новым правильным. Поэтому Джеро порадовался, что его вышвырнуло в болота, далеко от возвышающихся из тёмной воды больших пирамид. Там, где еле-еле поднимались над чёрной гладью верхушки малых. Не сразу, но порадовался, когда осознал, что его ожидало.

Малые пирамиды терялись в чаще зарослей, и сюда никто не совался. Подземелья тут были затоплены, а добираться по воде… Зачем? Ну разве что из любопытства, но подобная человеческая глупость была жрецам Миаджана совершенно чужда.

А вот новому обитателю чащи пришлось здесь обживаться. С удивлением (еще одно человеческое чувство, которым он теперь наслаждался) Джеро узнал, что кроме тварей, обитавших вокруг Великой Пирамиды, тут водятся и другие. Например, огромные студенистые лужи на поверхности воды. Он принял их за тину или медуз. Ошибся. В первый же день студенистое ничто обернуло его, как кокон, собираясь погрузиться на дно и неспешно переварить.