Черный флаг
Шрифт:
В тот момент до меня дошло, почему он меня ненавидел. Он ненавидел меня потому. Просто потому. Он бы точно так же ненавидел любого другого, не окажись меня рядом. Какого-нибудь юнгу, возможно, кого-нибудь из чернокожих. Ему просто нравилось ненавидеть.
И за это я, в свою очередь, возненавидел его, и я направил эту ненависть в русло. Недоумевал, откуда пришла его враждебность? Я обратил это в ненависть. Пытался не оказаться у него на пути день за днем? Я обратил это в ненависть. Приходилось терпеть эту глупую, тупую рожу? Я обратил это в ненависть.
Поэтому первый удар был за мной. Я сделал шаг вперед, и меня
Раздался рев одобрения и жажды крови. Удар вышел хороший, его хватило, чтобы открыть рану, из которой начала течь по лицу стабильная струя крови. Но, увы, его не хватило, чтобы завалить Блэйни. Напротив, то злобное непонимание, что он всегда носил на лице, стало еще более глухим. Еще более злобным. Я нанес ему два удара, а он — ровным счетом ноль. Он даже с места не сдвинулся.
Я быстро шагнул назад. Я никогда мастерски не маневрировал ногами в бою, но на фоне Блэйни я был шустрым. Плюс к тому, у меня было преимущество. Первая кровь осталась за мной, и меня поддерживала толпа. Давид против Голиафа.
— Ну же, жирный ублюдок! — задиристо произнес я. — Ну же, ты же этого хотел с той самой минуты, как я оказался на корабле. Посмотрим, каков ты, Блэйни.
Члены экипажа услышали меня и крикнули в знак одобрения, возможно чисто за смелость. Краем глаза я увидел, как Тэтч откинул голову назад и захохотал, придерживая живот рукой. Блэйни пришлось действовать, чтобы сохранить лицо. И стоит отдать ему должное. Он действовал.
Пятница как-то сказал мне, что Блэйни искусно владел саблей, и что он был бесценным членом в абордажной команде. Но Пятница не упомянул, что Блэйни и в кулачном бою был не промах, и я по каким-то причинам никогда и не предполагал, что он что-то смыслил в боксе. Но одна из крупиц морской мудрости гласила "никогда не предполагай" и, по крайней мере в тот раз, я забил на нее. Моя самоуверенность в очередной раз причинила неприятности.
Как быстро толпа поменяла своего фаворита, стоило Блэйни нанести удар. Никогда не падай в бою. Это — единственное золотое правило. Но у меня особо не было выбора, когда я почувствовал его кулак. У меня зазвенело в голове, я упал на палубу на четвереньки и сплюнул зубы, нанизанные на нить из крови и слизи. Картина перед глазами затряслась и размылась. Само собой, меня били до этого, причем много раз, но никогда, никогда так сильно.
Посреди прилива острой боли и ревущих зрителей — ревущих в жажде крови, которую Блэйни намеревался им дать с большим удовольствием — он склонился ко мне и поднес свое лицо так близко, что до меня донеслось его зловонное дыхание, которое разносилось подобно густому туману поверх почерневших и прогнивших зубов.
— Жирный ублюдок, да? — спросил он, и его рот изогнулся в улыбке. Я почувствовал влажный слизистый плевок на лице. Что стоит сказать о словах "жирный ублюдок", так это то, что они всегда срабатывают.
Затем он выпрямился, и его сапог оказался так близко к моему лицу, что я смог разглядеть паутинообразные
Но Блэйни целился не в лицо, а в живот, и он пнул так сильно, что меня подбросило в воздух, после чего я снова оказался на палубе. Краем глаза я увидел Тэтча, и, возможно, я позволил себе помечтать, что он был на моей стороне, но он хохотал так же громко над моей неудачей, как когда я бил Блэйни. Я еле-еле повернулся на бок и увидел, что Блэйни шел ко мне. Толпа хотела крови, они кричали об этом. Он поднял ногу, чтобы добить меня, и спросил Тэтча:
— Сэр?
Пошло все к черту. Я ждать не собирался. С хрипом я схватил его ногу, крутанул ее и отправил его валяться на палубу. По рядам зрителей пронесся трепет возобновленного интереса. Свистки и крики. Вопли одобрения и недовольства.
Им было плевать, кто выиграет. Они просто хотели зрелища. Блэйни лежал, и, чувствуя свежий прилив силы, я бросился на него с тумаками, надавливая в то же время коленями на пах и диафрагму. Я боролся как ребенок в приступе истерики, надеясь, что мне удастся прикончить его удачным ударом.
Но мне не удалось. В тот день обошлось без удачных ударов. Блэйни схватил меня за кулаки, вывернулся из-под меня и ударом ладони по лицу отправил меня в полет. Я услышал, как сломался мой нос и почувствовал струю крови на верхней губе. Блэйни тяжело встал на ноги, и на этот раз он не собирался дожидаться разрешения Тэтча. На этот раз он собирался убить меня. В его руке сверкнуло лезвие…
Раздался выстрел пистолета, и в его лбу появилась дырка. Его рот открылся, и этот жирный ублюдок замертво упал на колени и затем, мертвый, на палубу.
Как только мое зрение прояснилось, я увидел Тэтча, протягивающего мне руку. В другой — у него был кремневый пистолет, от которого еще исходило тепло.
— У меня тут появилось свободное местечко на корабле, парень, — сказал он. — Не хочешь его занять?
Я кивнул, стоя глядя на тело Блэйни. Нити дыма струились из кровавой дырки во лбу. "Следовало убить меня, когда был шанс", — подумал я.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Март, 1713 год.
В милях оттуда, в месте, в котором меня никогда не было и не будет — хотя, если честно, все бывает в первый раз — кучка представителей Англии, Испании, Португалии и Голландии уселись вместе, чтобы начиркать кипу договоренностей, которым предстояло изменить наши жизни, задать нам новый курс и разрушить наши мечты.
Но это было потом. А вначале я свыкался с новой жизнью — жизнью, которая мне очень нравилась.
Пожалуй, мне повезло, что Эдвард Тэтч принял меня. Называл он меня задирой, и мне кажется, ему нравилась моя компания. Он, бывало, говорил, что во мне видел надежную опору, и так оно и было, ведь это Эдвард Тэтч не дал мне скатиться по скользкой дорожке пиратства под началом капитана Долзелла, вместо которой мне оставалось только опуститься на дно океана вслед за теми беднягами. Благодаря его вмешательству, благодаря тому, что он взял меня под свое крылышко, мне подвернулась возможность сделать что-то путное из себя, вернуться в Бристоль и к Кэролайн знатным человеком, с высоко поднятой головой.