Черный Гиппократ
Шрифт:
— И женщин? — удивился Нестеров. — Лучше бы они постреливали глазами.
Маргарита, действительно, стрельнула в него глазами:
— А вас, Владимир Михайлович, разве еще не подстрелили? — она была не прочь пококетничать.
— Подстрелили, но, увы! Уже вылечили. Только рубцы остались…
— На сердце?
— Все изранено мое сердце, — с улыбкой признался Нестеров. — И не знаю, что еще предстоит…
Их незатейливый разговор прервал звонок телефона внутренней связи.
Рита Милая взяла трубку:
— Хирургия…
Ей что-то сказали с того конца провода.
Глаза
— О, только не это!.. — выдохнула медсестра и положила трубку.
— Что? — спроси Нестеров.
— Суицид, — ответила Маргарита и, видно, подумав, что ее собеседник может не знать значения этого слова, пояснила: — Самоубийца… Это звонили из приемного. Сказали: какая-то девушка с Васильевского острова.
В конце коридора хлопнула дверь. Санитары толкали перед собой каталку. Кто-то держал на весу капельницу. Врач приемного отделения — эмансипированная девица с короткой стрижкой — быстро вышагивала впереди. Полы ее незастегнутого халата развевались у нее за спиной, как полотнища флагов на ветру.
Не оборачиваясь к санитарам, врачиха поторапливала:
— Скоренько, скоренько… Она потеряла много крови…
Тело девушки с Васильевского острова было покрыто простыней. На простыне алели пятна крови.
Уже издалека врач приемного покоя обратилась к Маргарите:
— Куда ее?
— Во вторую операционную…
— А в первой что?
— Огнестрельные ранения в живот.
— Быстрее, быстрее, ребята! Не то мы ее потеряем… — врач остановилась у поста медсестры, пропустила санитаров вперед.
Нестеров встал со стула, отошел к стене.
Когда каталка проскрипела мимо, Нестеров увидел лицо девушки-самоубийцы. Правильные привлекательные черты, но — ни кровинки; совершенно белое, как та же простыня, лицо. Бросились в глаза красивые — длинные и густые волосы; они свисали с каталки и едва не цеплялись за колеса.
Нестеров ступил шаг вперед, надумав поправить эти волосы, но не успел: санитары, подгоняемые врачихой, двигались очень быстро.
Маргарита бросилась накручивать диск телефона.
— Что? — спросила врач приемного покоя.
— Надо подмогу вызывать, — объяснила Рита. — Наши все заняты на огнестрельном.
Врачиха бросила историю болезни на стол, сама удалилась за санитарами. Голос ее, как и скрип каталки, слышался все слабее:
— Теперь направо, мальчики!.. Заходим в блок, надеваем бахилы… Пока соберется бригада, попробуем что-нибудь сделать сами…
Нестеров прочитал на лицевой стороне истории: Сенькова Марина Эдуардовна, 22 года, клуб «Ночной собеседник», танцовщица…
— Я пойду, пожалуй… — он направился к палате.
Маргарита улыбнулась ему одними глазами. Она уже с кем-то говорила по телефону.
Из кафе «Ванемуйне» открывался роскошный вид на древний город Вышгород. Впрочем куда бы ни открывался здесь вид из кафе «Ванемуйне», — всюду Таллинн был прекрасен. Ибо верно о нем говорят — сказочный город.
Молодой человек атлетического сложения, розоволицый блондин сидел один за столиком. Причем сидел он так, чтобы ему с одной стороны был виден вход в кафе, а с другой открывался указанный выше вид. Как видно, молодой
Йыги кушал что называется «с чувством, с толком, с расстановкой» — не торопясь, не обжигаясь. Ему было тепло и уютно. Ему было — уверенно. Йыги был дома. Новенькие стальные двери его большого дома были накрепко заперты. Где-то там, за этими дверьми, устало ворочался ослабевший колосс — Россия; вши-парламентарии не давали колоссу покоя — покусывали, покусывали; ворочался колосс; то стонал, то роптал… чесался — не было ему покоя. И был он уже не страшен, потому что был он где-то там, за крепкими стальными дверьми. А тут был маленький уютный по-европейски образцово устроенный эстонский дом. По маленьким уютным улицам теперь ходили только свои, не мусорили, не били стекол, не сквернословили по-великорусски… а сквернословили только по-эстонски — и то крайне редко. Скорее чаще по-фински. Паром, связывающий свободную Эстонию со свободной Финляндией, несмотря на известную трагедию, никогда не ходил пустым…
Мелодично звякнул колокольчик на двери, и в кафе вошел пожилой мужчина. Оставив в гардеробе пальто и шляпу, мужчина направился прямиком к столику Йыги. Этот мужчина и Йыги, видно, не первый раз встречались здесь. Оба чувствовали себя уверенно, по-хозяйски — в маленьком кафе «Ванемуйне»…
Они кивнули друг другу, и мужчина сел за столик напротив Йыги. Тут же возле столика материализовался официант и полюбопытствовал, что будет заказывать «уважаемый господин». Йыги посоветовал рыбный суп в горшочке. Но уважаемый господин оказался очень занятым и неголодным и согласился только на чашечку кофе. Йыги и официант не настаивали.
Все трое, разумеется, говорили по-эстонски.
Официант исчез и через секунду материализовался вновь. Вместе с ним материализовалась крохотная чашечка кофе.
Уважаемый господин пригубил чашечку и облизнул губы:
— Сколько привез? — это разговор зашел о делах.
— Под завязку… — Йыги подвинул ногой под столом в сторону собеседника контейнер. — Там все, как обычно. Тот же консервант…
— Хорошо, — уважаемый господин удовлетворенно кивнул. — Оплата тоже — как обычно.
Он достал из нагрудного кармана сверток и положил его перед Йыги. Молодой человек, однако, не спешил убрать сверток со стола. Он был уверен, что этот сверток не сдует сквозняком.
Уважаемый господин поинтересовался:
— Как там таможня? Лишних вопросов не имеют?
Йыги улыбнулся, ему так нравился рыбный суп:
— Таможня — это только вывеска. Причем для дураков. Таможня разучилась разговаривать. Она только смотрит. И меня уже хорошо знает. Таможня радуется, когда в очередной раз видит меня.