Черный Гиппократ
Шрифт:
— У вас кровь на халате… Опять травму привезли?
— Иванову на них везет, — Башкиров натянуто усмехнулся. — Привыкайте, доктор: когда дежурит Иванов, травмы сыплются одна за другой…
— Спасибо, я уже разобралась…
Фельдшер и водитель уже перекладывали с носилок на каталку пострадавшую женщину. Она была без сознания. Лицо — мертвенно-бледно, висок в крови, шея неестественно вывернута. Заметно дрожали под веками глазные яблоки…
— Кто она? — дежурный врач ощупывала пострадавшей шею, потом висок. — Что-нибудь было при ней?
—
Врачиха быстро осмотрела зрачки:
— Как вы думаете, это наезд? Или ее избили с целью грабежа?
— Трудно сказать. Мы наткнулись на нее случайно. Она лежала при дороге…
Санитарка протянула трубку:
— Телефон…
— Алло! Александр Александрович? Поднимаем вам травму… Да… Опять Башкиров. Он, можно сказать, несчастливый…
Санитарка и белокурая медсестра повезли пострадавшую к грузовому лифту. Фельдшер и водитель ушли. Доктор Башкиров курил в дверях. Дым сквозняком выносило на улицу.
Врач приемного покоя, прижимая трубку к уху плечом, заполняла бланки и продолжала говорить:
— Женщина лет тридцати… Травма в правой височной области… возможен перелом шейного позвонка… Нет, состояние крайне тяжелое… до травматологии не довезти… я понимаю, что общего профиля, но таковы обстоятельства… я понимаю, что высокая смертность, но… Хорошо, Александр Александрович! Передаю привет доктору Башкирову… Успеха вам!
Она положила трубку, задумалась над листком бумаги:
— Во сколько вы ее подобрали?
— Часа в два, — Башкиров выбросил окурок на улицу, в темноту, прикрыл дверь.
Врач приемного покоя взглянула на часы:
— Двадцать пять минут…
Вернулась санитарка с пустой каталкой, принялась влажной тряпкой оттирать с каталки кровь.
— Ну, что, тетя Клава? — спросила врачиха, продолжая писать.
— Сразу в операционную повезли. Да, боюсь, не доживет до утра…
— Почему? — с интересом посмотрела на санитарку врачиха.
Санитарка мрачно пожала плечами.
Башкиров оставил сопроводительный лист и вышел. Снаружи послышался шум заработавшего двигателя, мелькнул за окном свет фар и высветил отвесно падавшие струи дождя.
— Потому что Башкиров… — сказала, вздохнув, санитарка.
— Что Башкиров? — не поняла врачиха.
— Вы же спрашивали — почему?
— Ну!..
— Не доживет до утра, потому что ее Башкиров привез, — объяснила санитарка. — Есть примета такая: если Башкиров привез, — то, считай, труп…
— Да? — брови врачихи поползли вверх. — Действительно… Бывают же такие невезучие, как Башкиров!..
Тем временем машина «скорой помощи» разворачивалась во дворе. Свет фар вырвал из темноты закрытые ворота больничного гаража, старую беседку с обвалившейся штукатуркой, сквер, фасад больницы — высокое крыльцо, колонны, большие дубовые двери. Сверкнула бронзой табличка на стене:
«Санкт-Петербургский горздравотдел,
Клиническая больница № 66…»
Рядом
Развернувшись, машина «скорой помощи» выскочила из ворот, помчалась по мокрой улице и быстро скрылась в каком-то темном переулке.
Моросил мелкий дождь. Тяжелые тучи нависли низко над городом.
Глава первая
Владимир Михайлович Нестеров, высокий крепкий мужчина тридцати лет, стоял у окна своей комнаты и смотрел на улицу, на горящий под окном фонарь, на канал и мостик. Была удивительно темная ночь — из тех, что приходят, а вернее, падают на землю и придавливают ее поздней осенью. Вязглая липкая ночная мгла поселилась в окнах дома напротив, она медленно текла меж гранитных плит канала, под мостик и далее, она окутала православный храм, тот, что высился над каналом справа, она, казалось, пыталась проникнуть в саму душу…
Дом на берегу канала, почти напротив храма. Очень старый дом. Таких в Петербурге немало, такие тиражируют на открытках — для туристов. В таком вот доме когда-то жил Пушкин. Жили многие богатые и знаменитые люди, истинные сыны России, приносившие ей славу, величие и могущество. У них квартиры были по семь, по десять комнат с разделением по функциональному признаку. А потом пришли иные времена, и квартиры, и дома, и сам город стали общественным достоянием. Квартиры поделили на коммуналки, коммуналки разбили на клетушки, иногда и фанерными или бумажными стенами, с занавесками, а клетушки кое-где еще разделили на скворечники. Все это было, было… Но, кажется, утекло с водами канала в Неву, а может, в Лету…
У Владимира Нестерова была в коммуналке очень большая комната — метров сорок пять — с капитальными каменными стенами и тяжелой дубовой дверью, а может, кипарисовой — этого Владимир точно не знал. На двери были литые бронзовые ручки — настоящее произведение искусства. Правда, эти ручки давно никто не чистил, и они местами позеленели. Прежние хозяева комнаты были весьма престарелые люди, к ручкам на своей двери они давно привыкли и не видели в них ничего особенного, да и сил у них уже не было — регулярно надраивать ручки. А Владимир сюда только недавно, — пожалуй, с месяц, переехал. И ему было пока не до ручек… Комната была обставлена очень старой мебелью — явно еще дореволюционной — массивной, крепкой и тяжелой, не сдвинуть.
Стол, комод, диван, кресла, два книжных шкафа, платяной шкаф… Особенно был примечателен платяной шкаф — столь огромный, что в нем не только платья могли поместиться, в него с легкостью мог бы войти мотоцикл «Иж-Юпитер» с коляской. Когда Владимир впервые увидел этот шкаф, он поразился и долгое время размышлял над назначением сего предмета… Это же какой гардероб должен был быть у первого владельца платяного шкафа. В отличие от первого владельца у Владимира гардероб был небольшой: два костюма, несколько рубашек, джинсы и свитер.