Чёрный хребет. Книга 3
Шрифт:
Строить они умеют.
Действительно умеют.
Некоторые из здешних домов — настоящие архитектурные шедевры с крышами на равных уровнях, толстыми деревянными брёвнами, выполняющими роли колонн. На некоторых даже есть балкончики на втором этаже. В голове никак не стыкуется увиденная деревня с её обитателями.
— Чёрт, — говорю. — Они сами это построили?
— До меня доходили слухи, что тут дома больше, — отвечает Зулла. — Это было ещё когда я жила в Фаргаре. Но я не думала, что они при этом ещё и красивые.
— Горны! — кричу. —
Раздаются многочисленные звуки рогов.
Орнас чуть больше Дарграга: сотен семь или восемь людей. И все они сейчас в панике носятся по дорожкам, пытаются понять, что делать дальше. Сомневаюсь, что за всю историю их деревни, они хоть раз сталкивались с полномасштабным вторжением.
До того, как мы проредили войско Фаргара, у них было пятьсот боеспособных воинов, но атаковали они в основном группами по сто-двести человек. Теперь же здесь стоит пять с половиной сотен. Такое количество сулит не грабёж, убийства и изнасилования, как было прежде, а полноценное уничтожение.
— Вардис, — говорю. — Отпустите пленника.
Братья отпускают парня с пробитой головой и он на нетвёрдых ногах топает к своей деревне. Качается, шатается, но продолжает упорно идти вперёд.
— Что делаем? — спрашивает Хуберт.
— Ждём, — говорю. — Пусть они соберут своё войско и посмотрят, насколько сильно оно меньше нашего.
Когда мы впервые собрали свою армию и пришли к Фаргару, чтобы дать бой, они выходили из своих домов, кричали и махали оружием, поскольку на их стороне был численный перевес. Легко быть кровожадным, когда врагов намного меньше.
Из Орнаса выходят воины и собираются в отдалении словно стайка напуганных цыплят.
Полсотни, сотня, две. Все с копьями и в накидках из человеческой кожи. Эта одежда наводила бы ужас на противников, которых меньше или столько же, сколько их самих. Сейчас же она производит исключительно брезгливое отношение.
— Посмотрите на них, — зловеще произносит Хуберт. — Они же трясутся от страха! А какие смелые были, когда сидели в нашей деревне.
— Таковы все люди, — отвечает Дверон. — Все смелые, пока находятся на стороне победителей, и мало кто сохранит самообладание на проигрышной.
Войско Орнаса и правда выглядит так себе: нас намного больше, мы лучше вооружены. Мы можем истребить их прямо в этот момент. Я могу щёлкнуть пальцем и от этой деревни останется пепелище. Один мой приказ и через сотню лет никто не вспомнит о том, что здесь было поселение.
«Сделай это», — твердит очень тихий, но зловещий голос.
У всех нас есть этот голос, но мы прячем его глубоко-глубоко внутри. Тёмная часть, похороненная под годами воспитания и жизни в цивилизованном мире. Так глубоко запрятанная, что мы сами верим в её отсутствие. Но, когда наступает идеальный момент, можно услышать этот голос: его нельзя заглушить полностью.
— Жалкие, жалкие черви, — произносит Хуберт.
Воины Орнаса стоят в середине деревни
— Орнас! — кричу. — Я хочу видеть ваших старейшин!
Толпа впереди зашевелилась.
Решают, должно быть, достойны ли мы встретить их предводителей.
Или, если быть точнее, решают, какой у них есть выбор в этой ситуации. А выбора у них нет никакого. Несколько человек отделяются от основной толпы и уходят в разные стороны. Сначала мне кажется, что они выведут стариков нам навстречу, чтобы мы сели посреди поля и обсудили условия сдачи деревни.
Но старики оказались гораздо старше, чем я предполагал.
Два старых деда вышли в центр деревни своими силами, ещё двоих вынесли на руках, поскольку самостоятельно передвигаться они уже не могут.
— Это совет старейшин? — спрашиваю.
— Он самый, — подтверждает Дверон. — Совет маразматиков. Единственная вещь, которой они должны повелевать — ночные горшки. Но раз уж жители Орнаса слушают этих пердунов, значит будем слушать и мы.
Четыре деда собираются в одном круглом доме точно в центре Орнаса.
— Что? — спрашиваю. — Идём на переговоры?
Двигаемся вперёд, ощетинившись щитами и копьями.
Полтысячи человек входят в деревню, пока двести её защитников отступают, освобождая нам дорогу. Мы останавливаемся по одну сторону круглого здания, воины Орнаса — по другую. Пока никакого кровопролития. Всё идёт как надо.
Вхожу в здание.
От нашего разговора будет зависеть, сколько человек умрут сегодня.
Совет старейшин восседает в круглом тёмном зале. Четыре старика на четырёх стульях, а вокруг поднимаются ряды скамеек. Единственный источник света — небольшой костёр в середине.
— Проходите, располагайтесь, — доносится голос невероятно древнего, но при этом крупного старика.
Смотрит на нас, вскинув голову. Словно это он — хозяин положения, а не мы.
Выхожу вперёд и останавливаюсь неподалёку от костра, пока друзья за моей спиной расходятся в стороны и присаживаются на лавки, чтобы понаблюдать за разговором. С противоположной двери входят воины Орнаса. В небольшом здании столпилось человек сорок, каждый по свою сторону. Точно по центру круглого здания можно прочертить линию, отделяющую нас от них. Две зоны двух противоборствующих сторон.
— Чувствуйте себя как дома, — продолжает старик. — Не сказать, чтобы мы часто принимали гостей, но я рад послушать кого-то нового.
Несмотря на возраст и общее немощное состояние, у деда очень мощный голос. Такой может гаркнуть и стены затрясутся. Кажется, он единственный человек в этой деревне, кто чувствует себя свободно и непринуждённо. Даже мы, с численным перевесом и огромным преимуществом в снаряжении, слегка нервничаем и хотим избежать битвы.
— Чая? — спрашивает старик.