Чёрный иней
Шрифт:
— Присядем перед дорогой.
И сразу — короткая команда Щерба: «Вперёд, соколики!» И они двинулись, слаженно взмахивая палками, стараясь преодолеть километровый отрезок пути с той же скоростью, что и немецкий караул, ныне бездыханно лежащий на посту. Их ожидал жестокий, быстротечный и беспощадный бой.
Каждый из них помнил слова, которые любил повторять Щербо: намного проще отдать жизнь сразу, нежели отдавать её по минутам. От них всегда требовали последнего. Но главным было даже не это. Главным было вытрясти, наконец-то, из абверовского логова клятые бумаги и секретную
Четыре минуты... Они бежали спокойно и сосредоточенно, как немцы. Навстречу наплывал барак. Скоро будет поставлена точка в ожесточённом противоборстве, и эту точку поставят они. То, что казалось недосягаемо далёким ещё сутки тому назад, теперь приблизилось вплотную. Последние усилия!..
«Через четверть часа снова начнётся метель, но для нас это уже не имеет значения. Мы уже будем внутри, и, если Байде удалось проникнуть туда... Если удалось... А если нет? Сориентируемся на месте, нам бы только без выстрела подойти поближе...»
Из-под глубоко надвинутой каски Щербо увидел, как из бокового входа выскочила пулеметная обслуга и заняла прямо здесь, у входа, обложенную камнями позицию. Стволы нацелены в сторону старшины и Сиротина. Щербо повернул голову влево и не меняя темпа, увидел три фигуры, приближавшиеся с юго-запада. Ничего подозрительного не заметил, всё шло так, как и намечалось. Впереди Айхлер с пустым автоматом за спиной, — послушно чапает, без выкрутасов. За ним — старшина, капюшон низко надвинут, дальше — Сиротин... Двигаются слаженно и должны подойти к станции одновременно с основной группой. Что же насторожило фашистов?..
Щербо почувствовал, что за ним следят. Неотступно. Именно за ним и его людьми... Кто-то пристально их изучает. Что-то было не так. Он изо всех сил вглядывался в барак, в расплывчатые на таком расстоянии силуэты. Оставались три сотни метров, когда к пулемётчикам присоединился офицер. Щербо угадал его по биноклю, который офицер почти не отрывал от глаз. Сначала немец смотрел в направлении группы. Потом что-то сказал пулемётчику, и тот повёл дулом, будто в нерешительности, переводя прицел с одной группы на другую.
Вдруг офицер опустил бинокль и замер, будто в раздумье, потом резко поднёс окуляры к глазам и начал всматриваться теперь уже в них.
Всё внимание немцев должно было сосредоточиться на группе, которую возглавлял офицер, она возвращалась после длительного отсутствия. Несомненно, офицера они должны были узнать даже на таком расстоянии. Дежурная смена караула ну никак не могла их заинтересовать. Такой была логика развития событий, а боевой опыт подсказывал: то, что происходит вопреки логике, обычно плохо заканчивается. Расплачиваться придётся кровью. И не кому-то — им...
«Сколько ещё?.. Метров двести пятьдесят... Налечь! Быстрее... Старшина тоже ускорил ход...»
54
Удивительно пустынным показался старшине этот ледник и тот километр, который они десятки раз прощупали, промерили глазами... Такой настороженной и пустынной бывает лишь нейтральная полоса, разделяющая две враждебные силы, где всё пристреляно, где повсюду
— Тьфу, чертовщина... Поджилки трясутся, Рома?.. Это от того, что гансы стволы наставили, — успокаивал он себя. — Самое время нашему гауптману голос подать, — и он быстро приблизился к пленному.
Угрозу от пулемёта своих гауптман Айхлер чувствовал на расстоянии. Подспудная тревога, охватившая, когда он увидел реакцию товарищей по оружию на их появление в зоне видимости, усилилась, как только из барака вышел офицер. Айхлер легко узнал в нём Гревера. Потом увидел, как Гревер, оправдывая его подозрения, которые он сейчас гнал от себя, боясь им верить, оторвался от бинокля и стремглав бросился к пулемёту, оттолкнул стрелка и сам прильнул к прицелу.
«Он заметил меня. Он узнал... — Страшная мысль обожгла его: вот удобный момент для сведения счётов! Фельдфебелю Рану не удалось, так что же может помешать сейчас?..» — Айхлер вздрогнул, холодные мурашки поползли по спине, а в груди всколыхнулось что-то тошнотворное, что противной одурью поползло в голову.
Айхлер почувствовал, что способен с рёвом кинуться на своего врага в вермахтовском мундире. Но... обстоятельства были против него. Шансов на спасение — ни одного. Он это понял едва Гревер кинулся к пулемёту. Враз Айхлер, непреклонный, жестокий, почувствовал себя жалким, беззащитным и ничтожным в этом холодном и бесконечном снежном безмолвии. Ствол был нацелен прошить его горячим свинцом, только для этого и ничего другого. Айхлер вздрогнул. Нужно что-то сделать, предупредить, остановить...
Он рванулся вперёд. Но его крик застрял в горле...
Густой морозный воздух разрезала пулемётная очередь. Струя свинца разрубила пространство слева от основной группы и ударила по гауптману, старшине и Сиротину. Волна оглушительных звуков бросила людей на лёд.
Огненные трассы низко стелились над ледником. Но вскоре сквозь клубящуюся снежную взвесь ужасающие огненные трассы потянулись прямо к ним.
«Сорвалось? Почему? Неужели немец догадался?..»
Щербо падал в снег, кувыркался, переползал, а башку раздирал вопрос: «Почему? Что не сработало?!»
Пули били рядом, разбрызгивая осколки льда. За спиной кто-то остервенело матюкался.
Всё укрыла снежная круговерть. Метель — на счастье или...
Начинать атаку в таких условиях было безумием. Они обрекали себя на бессмысленную гибель. Либо от пуль, либо от метели.
Поэтому они сделали единственно возможное, что можно было успеть до того, как метель набёрет силу, — попробовали вернуться туда, откуда начали свой последний, как им казалось, бросок — на пост.
Немцы прекратили стрельбу — снежная завеса разделила врагов. Положили на лыжи раненого в ногу Назарова и убрались, пока метель не разошлась так, что ни зги не видно. Щербо немного задержался, время от времени пуская поверху короткие трассеры. Трассирующими пулями он показывал направление старшине.