Черный капеллан

Сморо?дин Павел

Чисто формально Олдтаун принадлежал Тарлосс Холлу, и за все бытовые дела отвечали его власти. Однако с точки зрения управления он уже давно мог рассматриваться как отдельная административная единица. Отдельные власти, отдельные полицейские. Спасибо, что хоть отдельной армией не обзавелись. Случись такое, Йона не поручился бы, что имперские войска выиграют в схватке один на один.

За примерами далеко не надо ходить – раз в десять-пятнадцать лет в Зверинце появлялся кто-то бойкий и сильно говорливый. Такой, что городское дно натурально вставало на дыбы. Последнюю подобную заварушку Йона запомнил на всю жизнь. Это случилось

по весне, двадцать два года назад, когда пришлый поп-расстрига Благослав из Жербена поднял народ на бунт. Ублюдок был объективно хорош, стоило отдать ему должное. За несколько месяцев он смог накрутить не только местную гопоту, ханыг и прочих убогих, но и подтянул к бунту и «весь свет» тамошней общины городских д’эви.

Город горел четыре дня.

Счет трупам пошел на сотни, а затем, когда число максимально приблизилось к тысяче, император перекрыл все мосты и ввел войска. Зверинец просто утонул в крови. Тогдашний командующий получил добро на все и решил ни в чем себе не отказывать. В ответ на четыре дня погромов следующие четыре дня обернулись настоящим адом для бунтовщиков. Развернутые на соседнем берегу артиллерийские батареи целые сутки шарашили по ним прямой наводкой.

А когда пушки стихли, вошли солдаты.

Благослава нашли быстро. Ублюдок смекнул, чем пахнет, и решил свалить как можно быстрее. Его нашли и показательно казнили. Балаболы всех мастей говорили про незаконную казнь, дескать повесили смутьяна как зверя и без суда. Но на самом деле вздернули его после приговора. Суд действительно был, хоть и занял он от силы пару часов. Еще через час ублюдок, так и не признавший вину, болтался в петле. Чтобы никто точно не пропустил назидательный момент, власти даже не пожалели денег. Департамент Исполнения Наказания выкупил небольшой автокран, к стреле которого привязали труп проповедника и возили с места на место.

Через неделю он сгорел, а труп, как водится, пропал, но эффект оказался быстро достигнут.

«Зверинец» зарвался, попробовал крови, ожидая, что его щелкнут по носу. Вот только в животное, которое попробовало человечину, стреляют без лишних вопросов и сомнений.

Запомнил же Йона этот бунт не потому, что впервые в жизни увидел смерть и узнал, на что способна артиллерия против толпы, а потому что именно тогда он осиротел. Тогда многие потеряли близких, и Камаль оказался одним из них. А самой большой несправедливостью было то, что его отец бунт не поддержал. Баллиан Камаль, прозванный Шилом, держал небольшую банду полукровок д’эви. Когда вся каша только заваривалась, он лично плюнул в морду пастору, подбивавшему людей и нелюдей на бунт, а затем ушел.

Расплата достала отца на второй день карательной операции. Маленький Йона помнил, как в их небольшую лачугу друзья папы принесли его израненное тело. Длинный сабельный удар рассек ему спину до самых ребер, а второй такой же начисто снес руку вместе с плечом и частью ключицы. Мама умерла годом раньше от тяжелейшей родильной горячки, так что теперь Йона стал самым старшим ребенком в семье.

Это казалось удивительным, но, когда отца принесли, он еще был жив. То ли сыграло роль крепкое телосложение и здоровье, то ли половина дэвской крови в его жилах, но факт остается фактом – отец прожил еще час после того, как его уложили на пол в их «гостиной».

Сейчас,

двадцать лет спустя, память об умирающем отце так и не стерлась у Йоны из памяти, так что он ощутил резкий приступ ностальгии, когда Оберин остановил машину у разделительной полосы моста. Местные действовали просто и без лишних усложнений: вылили несколько ведер белой краски на середине моста, так что появилась толстая четкая полоса в полметра шириной. Не заметить ее нельзя, оступиться невозможно, только самостоятельно перейти на другую сторону. Но, когда сделаешь первый шаг за линию, не удивляйся, что на тебя такого красивого и смелого объявят охоту все ублюдки из местного гетто…

Граница.

Йона взглянул на полосу, отделявшую Зверинец от остального города, и слегка улыбнулся. В каком-то метафорическом смысле – это граница его жизни: в одной половине он – инспектор полиции, недоучившийся три месяца до степени бакалавра юриспруденции, устроившийся в жизни неплохо, перетащивший из трущоб сестер, а в другой – вечно голодный и замерзший малыш Йона, первый и единственный сын Баллиана Шила. Интересно, а что разделило жизнь Нелина?

Сказки описывали диких д’эви как величественный и гордый народ. Они были чуть ли не воплощенной гордостью, граничащей с гордыней. Вот только помощник не походил на того, кто олицетворяет собой мудрость первых народов. Нет, в нем чувствовались еще старые манеры, но именно чувствовались. С каждым новым днем это смутное ощущение становилось все меньше и меньше – испарялось, подобно духам, оставляя после себя только запах немытого тела.

Сейчас помощник решил подготовиться основательно: достал из бардачка пару револьверов, ножи, откопал в багажнике обрезок трубы, который использовал как удлинитель для баллонного ключа. Все свое оружие он быстро рассовал по карманам и развесил по ремням. Трубу сунул в рукав плаща.

С ним вопрос решенный – пойдет в любом случае, а вот парнишка-водитель вызывал сомнения. Рано еще ему соваться на городское дно.

– Сиди тут и жди нас, – приказал инспектор Оберину. – Если через три часа мы не выйдем из «Зверинца», то можешь смело уезжать – наши трупы ты не найдешь без медиатора. А второго достаточно тупого медиатора, чтобы он согласился сунуться сюда без роты солдат, ты точно не найдешь.

– Сэр…

– Да не ссы ты, – Нелин хлопнул парня по плечу. – На этой стороне моста тебя не тронут. Главное – из машины не вылезай, а то тебя разденут, или колеса снимут. В самом крайнем случае можешь пугнуть местных гопников нами. Скажешь, что ждешь Хромого и Висельника. Нас точно каждая собака знает.

– Ага, – согласился с помощником инспектор. – И Черные руки тоже.

– А… черт, про них я и забыл. Тогда так, говори про нас в крайнем случае, но только не парням с татуировкой черной руки на глазу. Понял?

Оберин явно ничего не понял, но на всякий случай кивнул.

– Погоди, – вдруг вспомнил Йона, – а Дочери.

– Черт, про них я тоже забыл. Так, сопляк, если какая-то баба предложит трахнуться за пару грошей, то смело шли ее. У каждой второй сифилис, а у каждой первой – триппер. Если не хочешь спустить половину жалования на доктора и ртутные мази, то к бабам местным даже не подходи.

– Еще Пики.

– Им-то что на этой стороне моста делать? Далеко же.

– Так они Бегунков порезали недавно, все дно трепалось, что Пики теперь граничат с городом.