Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 2
Шрифт:
Вероятно и сама госпожа из ФРГ Меркель, и другие руководители европейских государств плохо читали своих земляков и таких знаменитых философов, какими были Карл Маркс и многие-многие другие философы и экономисты, и не цель наша их всех и все фамилии их упоминать в этом труде и теперь, так как мы с Вами читатель говорим о цене и ценности не всего и не вся, а только мы, рассуждаем о ценности и значимости самих нас и нашей всей жизни, и мы так подробно до каждой трещинки того векового картин кракелюра говорим о том, что и в искусстве есть по-настоящему прекрасное и само по себе невероятно ценное, а то и бесценное, а есть некий примитив или даже художественный наворот и некий изыск, как современные инсталляции часто, собранные на той городской свалке, которые кто-то желает выдать за новое искусство или еще и выдать за особый взгляд самого художника и какой-то там музей или увлеченный коллекционер его приобретает на аукционе и уж не важно, где тот аукцион идет и за наши ли налоговые миллионы рублей здесь в Москве или даже за миллионы долларов там в их туманном Лондоне.
И пусть бы, тот особый взгляд художника, оставался в нём самом и только для него, да нет же он лезет на ту столичную выставку со своею инсталляцией. И тогда уж не важно она в самом Париже, в Нью-Йорке или здесь в Москве и в новых залах Третьяковской галереи совсем рядом с иными вечными шедеврами и Грека, и Рублева и в виде его икон, и еще моего тезки Александра Иванова.
А вот мне всё же мила эта величественная и вечная по смыслу, и по сюжету своему картина «Явление Христа
Но вот мне милее огненно-охристые килпалинские из 1989 года его «Вынры», когда повнимательнее, присмотревшись, вижу я всю философию его и весь смысл полёта мысли его над этой бескрайней то же летом и ближе к осени коричневой олюторской и камчатской тундры, над всей бесконечной и непередаваемой гладью могучей здешней реки Вывенки, которую зовем мы с ним теперь на нымыланском языке – нилгыкын мымыл. И в той её небесного цвета водной глади я вижу и драгоценную серебристую платину среди камешков на дне её, а в самой авторской желтой палитре, вижу я всё желтое золото аметистовое их поистине из кладовых хаилинское, которое теперь меня и греет, и своим особым металлическим отблеском оно меня обогревает, своим тем его вечным сиянием, как золотой нимб на иконе и одновременно неповторимой картине «Златые власы», так как те объемные и одновременно его Господа Нашего бездонные глаза, они напоминают мне такие же по глубине своей глаза его килпалинской Ани одновременно и матери его, и любимой дочери его и даже, той только его из Петропавловского музея Татьяны с незапятнанной ничем современным голубизной здешнего чистого-пречистого неба, с голубизной здешнего глубокого-преглубокого такого Тихого одиннадцатикилометрового океана, а просторы его еще никто и мерял, и никто их не измерял до сих пор, где и только там и на тех глубинах может родиться и здешняя царь рыба – чавыча, и даже вся невероятно красная нерка и её всё многочисленное стадо, не говоря уж о так по природе своей, разукрашенной разноцветьем красок горбуши, когда она, войдя в здешние быстрые пресные воды ста тридцати трех тысяч рек и речушек, меняет не только свой природный и тот морской свой серебристый окрас и наряд на этот необычный и брачный её разукрас, а и одновременно она меняет свою суть и своё природное существо, свое естество, превращаясь в том быстром Вывенки реки водном быстром потоке и в горку красной, и прекрасной жизнью, дающей красную и красивую икорочку, и превращается в белые его молоки тоже жизнь дающих, так как только сливаясь воедино и зарождается здесь новая их рыбья жизнь, управляемая тем особым их извечным хоммингом, заставляющим их преодолевать и само быстрое её течение, и беспрестанно преодолевать все каменистые преграды на пути как и мы, и его горбыля, и чавычи могучей те белые их молоки, только разливающие, как и сам Млечный Путь наш во всём внеземном том безмерном, как и Тихий океан Космосе, и превращаясь как бы в моём сознании теперь в те златые аметисты полудрагоценные и даже превращаясь в людей здешних нымылан и всех камчадалов, которые не убоялись ни холодов и даже лютых морозов, чтобы придя сюда четыре тысячи лет назад и остаться здесь навсегда и даже навеки, а осев в самом Хаилино и в Тиличиках буквально триста лет назад в своих селах и многочисленных камчатских, и олюторских корякских поселениях, и уже их не выкорчевать отсюда никогда, даже с их и его килпалинской удивительной Тополевки, где и новый вулкан в муках землетрясений 21 апреля 2006 года и ранее 8 марта 1991 года рождается, и где у человека здешнее, такой талан сам по себе поистине божественный расцветает, что ни повторить, ни мне чтобы не следовать ему уж никак невозможно да, и нельзя ведь.
И мне теперь, и сейчас нисколько непонятен даже, в чем-то философский этот теперь такой для моего создания супрематичный с неровными и геометрически не выверенными самим создателем и художником углами «Черный квадрат» Малевича Казимира и никто, и ничто, да и никогда не убедит теперь меня в ином восприятии мира и во всём ином моём мироощущении, видящего в самом человеке и в облике его божественном то поистине божественное коренное и даже глубинное начало, которое вот только в таких краях, как сама Камчатка и олюторская эта землица может раз, вспыхнув уже никогда не гаснуть, какие бы сильные и нажировавшие на здешних реках и речушках бурые, и камчатские медведи – умки не преграждали нам путь, какие бы сильные встряски самой Земли здесь не происходили, даже такие девяти бальные, как 21 апреля 2006 года, когда сама земля здешняя олюторская в напруге её толстых материковых плит своих нам всем, показывала и тихо повторяя те свои афтершоки еще на протяжении двух лет, если не до самого сегодняшнего дня настолько она сильна, и настолько она изначально могуча, и настолько же слаб пред ней человек земной, созданный сорок тысяч лет или может несколько миллионов лет назад по тому образу и по подобию божьему. И в чем-то, будучи похожим на самого Иисуса Христа, тот человек земной несет и теперь, я понимаю это, он несет в себе не только творческое начало созидания и земного здешнего преобразования, а и еще он способен, разрушать и, способен он в себе накапливать зло даже того начала века нашего неоплатониста Платони, который в требах его земных материальных и видел, изначальное его происхождение зла того и этого современного и так компьютеризированного человека. Так как сам человек и по сути своей глубинной, даже в чем-то той его корневой, он жаждет даже большего чем он сегодня может съесть или за раз сам выпить, как и многие здесь икорные магнаты, которые, даже ловя красную
И вот теперь понимаю я это, только внук его Илья Килпалин, идя от самого Хаилино тропами деда на его полуразрушенную от времени Тополевку, говорит мне и желает он, движимый желанием увековечить память деда, желает он открыть здесь летний университет для всех творческих людей, чтобы они здесь на лоне Природы и на таком естественном камчатском и олюторском пленэре, могли здесь на берегах могучей Вывенки и у горы богатой металлами Ледяной творить и созидать, а созидая и, вкушая весь здешний красной рыбы её особый хомминг, и даже как все мы с годами повзрослев, чтобы философски, осмысливать всю нашу жизнь и её ту изначальную божественную суть, привнося в неё, как и многие поколения ранее до них, то своё особое и то уникальное видение мира окружающего и, понимая, что не в самом исходящем от человека, а не от диких здешних животных та же росомаха или этот злой полярный волк, а то и бурая медведица не в её зле, не в самом их икорных баронов ежегодном летом стяжательстве, а в каждодневном труде и есть философский смысл нашей жизни и всего бытия нашего, окрашенного у каждого своим природным нашим хоммингом, который к каждому из нас приходит, как бы ниоткуда и даже из этих тихоокеанских глубин, которым и дна не видать никогда. И именно, тот внезапно и как бы ниоткуда только подпитываемый нашим пульсирующим гормоном и всем нашим тестостероном, явившийся с самих глубин неба здешнего к нам хомминг он по-особому окрашивает нашу всю дальнейшую жизнь, наполняя её не только многочисленными детьми, но и любимыми внуками, а то и новорождёнными правнуками, когда нашей радости бытия, нашей радости обретения смысла самой жизни нашей и даже самого естества нашего нет никаких видимых границ ни во Времени ни даже в Пространстве этом бескрайнем и во всём Камчатском и даже в здешнем всём Тихоокеанском, когда куда ты не посмотри – никаких границ и нет там.
Да, его Казимира Малевича супрематичный и даже этот в Тертьяковке четвертый его экземпляр «Черный квадрат» мною теперь естественно ассоциируется с черной той космической всё поглощающей дырой, что легко на ближайшей округе, поглощает саму материю на вселенских безграничных и по более чем здешний Тихий океан просторах, чтобы та уже та наша разная и новая материя, превратилась внутри той черной дыры в какую-то физическую многим непонятную физическую некую сингулярность, где уж наверняка, верю в это соединяется само моё Пространство и даже всё моё это камчатское в тридцать шесть долгих лет только мое здешнее камчатское Время.
И вот, оказывается, и теперь после долгих, рассуждений я понял и достоверно осознал я, что сильнее и мощнее самого Времени и самого бескрайнего для полета нашей фантазии Пространства ничего и нет ни для меня, ни для тебя уважаемый читатель.
Даже реки мы можем повернуть, даже города новые мы за год или два, а то и за столетие мы всё же но воздвигнем, а вот повлиять на само Время, повлиять на все мои ощущения, даже когда стою у картины такой прекрасной как «Явление Христа народу. (Явление Мессии).» и тогда всё моё Камчатское пространство никто и никогда уж не сможет осознать и даже как-то его воедино соединить.
И внове как и ранее я долго стою, и именно теперь буду стоять долго до самого до закрытия вечером этой галереи еще у картины «Явление Христа народу. (Явление Мессии)» Иванова Александра, писанная им с 1835 по 1855 году и меня уже не тянет в тот соседний зал, так как в этом же музее, в этой же Третьяковской галерее нет ничего краше или еще более выразительного, за исключением может быть тех божественных икон Грека и Рублева, и даже, понятного и так душою моею ощутимого именно мне их икон, когда «Власы златые» ниспадают такими золотыми волнами, продолжаясь в ту незнаемую нами космическую бесконечность, где все только начинается, на тех просторах или где все уж наверняка для нас всех там и заканчивается, но только не для меня, так как мысль моя она никем и нисколько неостановима, как и желания моего светлого деда Якименко Ивана Андреевича, которого он в феврале 1918 года проливал свою красную кровушку за землицу ту савинскую и на черно-пречёрную, чтобы сам как и здешняя камчатская красная рыба, что бы сам умерев от пули махновца того такого же юного но злого-презлого, чтобы затем родить мою мать в декабре 5 числа того же года, а уж затем и меня 11 ноября но у же 1950 года, когда и вселенская война прошла и времена более светлые наступили, которые из юности и окрашивают в светлые тона всю жизнь мою, давая и тот оптимизм, и давая мне даже надежду, что само зло, оно часто невидимо на просторах Космоса, как и та удаленная черная дыра, и только когда там далеко две те черные дыры приблизятся друг к другу и начнут сливаться, даже из-за горизонта видимого мною, они затем оповестят нас всех теми невидимыми гравитационными волнами, что все же они есть, как есть и я. И я пойму, что только двигаясь, и истово борясь с течением жизни, как и эта красная, и как эта прекрасная рыба, она только в движении и только в потоке реки здешней могучей Вывенки может каждый год давать новое и все новое поколение, которое по уже философским законам отрицания-отрицания, и как бы дважды отрицая нас дедов будет здесь на земле Камчатской все же утверждать жизнь, и сколько бы тот стяжатель и хапуга местный «икорный барон» не вылавливал её этой красной икорки на всех Хаилинских плесах богатых платиной, останется хоть одна та красная и красивая икринка и из неё уверен в этом родится не без помощи его белых молок такой же, так как и сам художник, и как творец Килпалин Кирилл Васильевич и его ученик Этьенна Павел Николаевич, и даже Коянто в миру Косыгин Владимир Владимирович, и тот же танцор и песенник Ваямретыл Алексей Александрович, а также почившая Лукашкина Татьяна Петровна местная неповторимая сказительница и еще, живой сегодня график Красильников Вячеслав Иннокентьевич и тысячи-тысяч, кто в моём сознании, как бы преобразуются в миллионы и переходят в иную сущность народа нашего русского и такого талантливого, и еще такого могучего.…
И снова, их для нас зло.
То нынешнее европейское зло, которое санкциями они желали, причинить не только и не столько одной многострадальной России, оно ведь, как тот рикошет бумеранга, коснулось, прежде всего, их производителя молока, да и особого сыра, и даже крестьянина их в труде напряженном, вырастившего в их теплице голландской помидоры с огурцами и те же сладкие фрукты из Каталонии, которые никто в их Европе не берет с прилавка даже по той их уже давно бросовой цене.
И вот, душою своею чувствую, что неоплатонизм Плотини, нужно обязательно мне потщательнее изучать и даже досконально узнать, чтобы разобраться в том современном мне человеке и в тех побудительных мотивах действа его и даже бездействия его, когда именно на равнодушии то их американское и теперь это европейское зло и расцветает, и плоды еще какие «майдановские» здесь в Киеве оно тогда нам всем дает. И притом, ведь совсем недалеко от нас и от самого меня.
И не только мне требуется во всём теперь самым тщательным образом и разобраться, а еще и хочется осмыслить, чтобы выводы делать мои, разве только отсюда из Камчатки моей слышать те глубинные гравитационные волны, которые совсем новые для сознания моего, так как то не теоретическая выдумка ученых, а зло оно сегодня и есть, и еще будет, и нам не один год с ним бороться и даже неистово сражаться, как и деду моему Якименко Ивану Андреевичу в том далеком 1918 году… А прошло уже почти столетие и самого зла на землице нашей нисколько не стало меньше, хотя нам, и это естественно, хочется, чтобы было именно так, чтобы то их всё зло тех скрытых от нас американских всех масонов да и враз пропало и, чтобы его поглотила та сверхмощная прожорливая черная дыра, которая всей своей силою его то зло на землице нашей истребит не только радом с собою, а и везде и всюду.