Черный квадрат
Шрифт:
Эти все орудия защиты, однако, не направлены исключительно к стихии природы, но и к самим людям. Возникают войны на «экономической почве», заболевания на идеологической почве. Часть людей в лике человека с новой идеологией видит ужас и угрозу для своего воображения, и они набрасываются друг на друга. Все равно как бы дети увидели в маске человека, которого никогда не видели. Испугаются.
Тоже и экономические войны на таких основаниях происходят. Из всех этих заболеваний люди пытаются выйти и усматривают, что единственным для этого выхода средством является свет (просвещение,
Конечно, на эти фейерверки бегут люди, вождь ведь волшебник, надуть ему детишек раз плюнуть, и дети, в восторге от блеска фейерверка, радуются, а вождь не зевает, показывает другой, еще лучший. И слышны голоса «темных детей»: «Покажи, зажги еще». Он не прочь, но только говорит: «Слушайте меня». И дети не успели оглянуться, как <он> уже обобрал их, «власть тьмы» всю взял себе, а им оставил фейерверк, но зато вождь-волшебник стал сильный, ибо вся власть тьмы у него, пришла ему в момент послушания; волшебник постепенно начинает эту темную власть освещать своими магическими цветами, светом придавая ей разные формы, и в его волшебной магии дети перестают быть детьми, он их пересоздал по образу своей магии и своего лика.
К этой работе волшебник-вождь, хитро укравший «власть тьмы», вызывает магической палочкой художников, духов и ученых, чтобы они прикрыли его воровскую деятельность, чтобы «власть тьмы» они замаскировали, задекорировали, чтобы ее никто не узнал, и дети не узнают и снова ищут своей власти. Но, увы, уже поздно.
Бог — вождь самый сильный над всеми духами, и все ему подчинено, и дух Искусства, и дух науки. Ограбив людей, «власть тьмы» его претворяет все в угоду своему лику, и лик его изображается во всем, на каждой вещи и явлении, и горе тому предмету и явлению, которое не приемлет его лик.
Вождь хочет быть Богом всемогущим, всезнающим, в этом его отличие от Бога истинного, который ничего не знает, ничего не видит и ничего не может.
Перепуганные народы воображением создали Бога и злого и доброго. Вожди же, зная это, прикидываются то тем, то другим: выдавая себя за Бога доброго, творят зло. И для совершения своего дела заставляют Искусство танцевать для отвлечения народного внимания и в то же время им же <вождем> обращ<ается> внимание на творения своих «добрых вещей».
И горе тому Искусству, которое не захочет принять в зеркало свое вождя лик.
Этот вождь боится всего того, что не отражает его, ибо в этих явлениях прекращается его власть, они ему становятся неизвестны, так как, собственно говоря, познает он явления только в образе своем, поэтому вещи, которые непохожи на него, он хочет сделать похожими на себя.
И потому приказывает: «Творите все по образу моего мышления, ибо в этом ваше благо, мысль моя блага». Но человеку, который скажет: «Нет, мышление твое не есть добро мне», — горе ему. Этот человек восстает против него и хочет отобрать свою власть у него.
Отсюда
Четыре истины посеяли вожди и пророки — добро и зло, прошлое и будущее; комбинируя из этих понятий сегодняшние деяния, оправдываясь перед будущим и прошлым, <они> во всем хотят посеять эти истины; тоже и в Искусстве, ибо эта область изъята из четырех истин, каковые с точки зрения Искусства не суть истины, ибо являются человеческим недомыслом.
Боятся вожди всего безвременного, не имеющего истории, пространства и времени, ибо этим самым отнимается у них власть, ибо каждый из них знает, что в сути своего разума осознает свою временность.
Стремится он или приближенные, страдающие тем же недугом, что<бы> вождь их был бессмертен, и как бы получается, что он хочет в то же время выскочить из всего временного в безвременное-бессмертное (временщиком не хочет быть ни один из пророков и вождей).
Для охраны своего бессмертия он принимает все меры и когда живой, и когда лежит в гробе (все углы своего гроба вооружает). Он заблаговременно стремится зафиксировать лик свой в Искусстве, ибо чувствует, что в нем он продержится больше всего и спасет лик свой от времени, он догадывается, что бури новых харчеоформителей сметут все амбары, но не сметут музеи, в которые благодаря Искусству попадет его лик.
Для этой цели вождь стремится обратить в свое учение художников и ученых, ибо <знает —> не обратит их, не будут служить ему, он знает, какими способностями обладают те и другие — посулив им кусок хлеба в будущем, они, наивные дети, отдадут ему все свои способности, веря ему и будущему. Но оказывается, что тысячи лет назад один инок обещал детям обетованную землю блага. Но он в славе умер, а дети ищут до сих пор земли благой. Так и другие вожди обещают в будущем, но не сегодня: «Сегодня, — говорят каждому, — умри и сохрани меня щетиною штыков, а в будущем ты получишь благо за это».
Ни ученые, ни художники не знают этого дела; если бы они знали, они бы обратили все свои способности в свою пользу, отказавшись от вождей. «Наука как таковая» и «Искусство как таковое» — вот <каковы должны быть> их лозунги.
Новое Искусство есть тот проблеск, есть великий выход к беспредметному своему бытию. Но этого явления не узнали художники, и пошли многие уже за кухней вождей, ожидая в будущем, что будет для них сварен обед, но, увы, кухня как таковая окажется всегда в руках повара, который прежде всего пообедает хорошо сегодня.