Черный лебедь

Модиньяни Ева

– Ах, Доменико… – прошептала я.

– Как обычно? – спросил он, улыбаясь, чтобы совладать со своим голосом.

– Как обычно, – ответила я, идя впереди него к дверям бара.

Когда мы с Эмилиано жили в «Гранд-Отеле», то всегда пили коктейль из шампанского по утрам, и к полудню бутылка «Кристалла» обычно была пуста.

После смерти Эмилиано я перестала любить шампанское.

Я сидела в углу за столиком рядом с пианино, который мы облюбовали когда-то прямо напротив стойки бара, и глядела вокруг. Тот же самый ковер, та же обивка из розового шелка с разводами на диванах и креслах. В баре никого не было. Я вспомнила о Джанни Луда,

пианисте, который каждое лето приезжал в Римини, чтобы своей игрой и чудесным голосом развлекать гостей «Гранд-Отеля». Это был очень деликатный и обаятельный человек. Когда я входила в бар с Эмилиано, он всегда начинал играть старую неаполитанскую песню «Без тебя», которая, особенно под влиянием выпитого шампанского, трогала меня до слез.

Мы садились рядом на диван, Эмилиано обнимал меня за плечи и шептал на ухо нежные слова любви. Иногда он как-то задумчиво-пристально смотрел на меня, пытаясь разгадать тайну, которая, как он часто любил повторять, скрывалась во мне. Его любовь только возрастала в попытках найти ключ к этой тайне, которой, скорее всего, на самом деле и не было. Я была счастлива с ним. Эмилиано без устали часами разговаривал со мной, и его слова проникали мне прямо в душу, воспламеняя чувства к нему. Хотя я никогда не давала ему повода, иногда он бывал очень ревнив, в чем, по-видимому, проявлялась его душевная ранимость и недостаточная вера в самого себя. Возможно, это и привело его к такому трагическому концу.

– Вы пробудете у нас несколько дней? – спросил Доменико, ставя на столик бокал, в котором весело искрились пузырьки шампанского.

– Не знаю. Посмотрим, – ответила я и попросила: – Выпейте со мной, Доменико, в память о прежних временах.

Он тут же наполнил себе бокал, поднес его к моему.

– В память о прежних временах, – повторил он тихо.

– И за него, – прошептала я, боясь произнести его имя.

Доменико кивнул головой, и луч солнца блеснул в его волосах, таких же густых и светлых, как у Эмилиано.

– Это случилось здесь? – поколебавшись, спросила я.

И снова Доменико ограничился лишь кивком. Но я почувствовала, что он хотел рассказать о том страшном событии, которому стал свидетелем пять лет тому назад, и задала следующий вопрос:

– Как это произошло?

Кое-какие подробности, относящиеся к официальной версии его смерти, сообщила мне тогда Лола Монтальдо во время нашего телефонного разговора.

«Смерть брата, – злорадно заявила она тогда, – пресекает все твои попытки войти в нашу семью». Только это ее беспокоило, и она испытывала удовольствие от победы, которую в другое время и не мечтала так легко одержать.

– Он в самом деле был пьян? – продолжала спрашивать я Доменико.

– Никто никогда не видел его пьяным, – покачал головой бармен. – Даже вы, я думаю, – заметил он.

Это была правда. Сколько бы Эмилиано ни выпил, я никогда не видела, чтобы он потерял ясность ума.

– Я думаю, синьорина Аризи, что Эмилиано Монтальдо никогда не был так трезв, как в ту ночь, – уточнил он и добавил после паузы: – Его последние слова были о вас.

Этого я не знала. Я жадно смотрела на него в ожидании других подробностей.

– Сначала он рассказал мне странную историю, – задумчиво сказал Доменико. – Рассказывал он ее, улыбаясь, как обычно. Потом, прежде чем достать пистолет, сказал: «Моя болезненная чувствительность – это обман. Нежность Арлет – это обман». В его глазах было столько грусти, – закончил молодой человек.

– Он лгал, – тихо

заметила я. – Никогда я не была нежна, особенно с ним.

Ужасно, но Эмилиано так и не узнал о моей беременности. Мы виделись с ним за день до его самоубийства, но в спешке: я собиралась в Испанию. Я предполагала рассказать ему о том, что жду ребенка, в следующий раз, при более удобном случае. Если бы он знал о том, что скоро станет отцом, возможно, все было бы по-другому. А может, и нет. Сколько безумия и сколько разумного было в этом самоубийстве? Кто знает, стал бы или нет он хорошим отцом для Эми – так я назвала нашу девочку.

– Доменико, вы верите в судьбу? – спросила я его, допив бокал.

– Это трудный вопрос, – отшутился он. – Кто-то сказал, что наша судьба похожа на нас самих.

– Да. Судьба так или иначе вынуждает тебя следовать за ней, – согласилась я.

Вера в существование неотвратимой силы, которая управляет каждым нашим движением, упрощала мне жизнь. Значительно тяжелее было сознавать, что судьба пишется в тот момент, когда свершится, и не на миг раньше.

– Наверное, в книге судьбы было записано, что это произойдет здесь, – сказал Доменико, – на этом самом месте, где вы теперь сидите.

Я замерла, не в силах пошевелиться. Только рука, которая еще держала бокал, ощутимо дрожала.

– Прошло уже много времени, – продолжал он, качая головой.

– Что еще вы помните? – проговорила я, подавив волнение.

– Выстрел. Сухой щелчок, даже не очень громкий. От пули образовалась маленькая ранка в правом виске. Но умер он сразу: опустил голову, словно обессилевший человек, и как будто мгновенно заснул.

Газеты представили смерть Эмилиано как несчастный случай, который произошел в результате неаккуратного обращения с оружием.

– Спасибо за шампанское, – прошептала я, поставив бокал на стол.

Бар заполнился участниками конгресса, оживленно обсуждавшими что-то. Они оторвали меня от моих мыслей, нарушили хрупкую нить воспоминаний. Я поднялась и попрощалась с Доменико, который занялся новыми посетителями.

Слегка заплетающимися ногами я добралась до холла. Коктейль из шампанского, от которого я отвыкла за эти годы, ударил мне в голову.

– Есть заказ на имя Аризи? – спросила я у портье.

Он забегал пальцами по клавишам компьютера.

– Конечно, синьора Аризи, – услужливо подтвердил он. – У синьоры есть багаж?

– В багажнике моей машины, на стоянке.

Он позвал рассыльного.

– Проводи синьору, – приказал портье, протягивая юноше ключ.

Я механически последовала за ним, стараясь отогнать оживающие воспоминания.

Рассыльный отпер дверь ключом, и я вошла в просторную гостиную с обивкой из бледно-голубой ткани, огляделась вокруг и не поверила своим глазам. Я сразу же узнала тот номер, который мы с Эмилиано занимали, когда жили в «Гранд-Отеле». Стеклянные двери, выходившие на террасу, были прикрыты. Утренний воздух нес дыхание близкого лета. Шелковые занавески цвета слоновой кости были собраны маленькими струящимися волнами. На столике стояли свежие цветы: белые розы вперемешку с амариллисами и георгинами, – цветы, которые Эмилиано всегда выбирал для меня. Рядом была записка: «Добро пожаловать. Дирекция». Но это банально-вежливое послание не успокоило меня. Я вошла в спальню, которую не видела много лет. Здесь на столике стояли другие цветы, а на кровати лежала моя белая рубашка – с длинными рукавами, с рюшами по вороту, с манжетами и кружевными прошивками спереди.