Черный лебедь
Шрифт:
– Доктор Монтальдо! – взывал к нему выскочивший следом портье. – Доктор Монтальдо, вас к телефону!..
Но Эмилиано даже не ответил ему. Он резко рванул с места и на полной скорости выскочил на дорогу.
Когда через несколько часов бешеной езды Эмилиано приехал в Милан, на город уже спустилась ночь, но особняк Монтальдо весь так и сиял огнями, точно в праздник. На площадке перед подъездом и вдоль ограды стояло множество автомобилей, указывая на большое число гостей.
Распахнув дверь вестибюля, он увидел Джанни, одетого необычайно строго, в черный
– Эмилиано! – воскликнул младший брат, увидев его. – Значит, ты уже знаешь? А этот дефективный портье в гостинице сказал, что ты как сумасшедший куда-то умчался и он так и не смог сообщить тебе…
Эмилиано уставился на него, ничего не понимая.
– Что сообщить? – отрывисто спросил он.
У него были красные, воспаленные глаза и перекошенное лицо.
– Где отец?..
Джанни подался к нему, сделав успокаивающий жест рукой.
– Не мучайся так, – умоляюще сказал он. – Успокойся, пожалуйста, ведь горю это уже не поможет.
– Где он?.. – взвился Эмилиано, хватая брата за лацканы пиджака.
Джанни в ужасе отпрянул от него.
– Тело выставлено в вестибюле издательства, – сказал он. – Мужайся, Эмилиано.
– Тело?.. – ошеломленно повторил тот, отпуская брата.
– Да. Сотрудники издательства и типографии там дежурят по очереди. Из родственников там сейчас Фабрицио.
Эмилиано побледнел.
– Что такое ты говоришь?.. – прошептал он. – Я ничего не понимаю…
– У папы был инфаркт, – тихо ответил Джанни. – Смерть наступила мгновенно. Я не думал, что ты так тяжело это воспримешь. На тебе лица нет. Выпей что-нибудь, – предложил он, подойдя к столику на колесиках, уставленному бутылками.
Джанни налил большой стакан виски и протянул ему. Эмилиано сделал несколько жадных глотков, и его разум начал проясняться.
– Отец остался верен себе, – сказал Джанни. – И на этот раз он, как всегда, нас всех ошеломил. Еще утром он провел совещание, был в полном порядке, и вот…
Эмилиано посмотрел на стакан и допил то, что еще оставалось на дне.
– Мама как себя чувствует? – после долгого молчания спросил он.
Джанни робко улыбнулся брату, лицо которого постепенно разглаживалось, принимая прежнее выражение.
– Мама в порядке, – ответил он. – Сейчас она в папином кабинете с тетей Полиссеной, Валли и Лолой. Они все там: все руководство, друзья, родственники.
Эмилиано положил руку на плечо брата и посмотрел ему прямо в глаза.
– Джанни, сделай мне одолжение, – попросил он. – Не говори никому, что я возвращался. Ты меня здесь не видел. Я не приезжал.
– Хорошо, – несколько удивленный, пообещал гот. – Но почему нельзя сказать об этом? Ведь ты теперь глава семьи.
– Когда-нибудь я тебе все объясню, – ответил Эмилиано, обнимая брата. – А пока помни, что ты мне обещал.
Он вышел из дома, сел в машину и поехал в издательство. Поставив «Ланчу» в темном переулке поодаль, он подошел и заглянул через стеклянную дверь в вестибюль. Тот был переоборудован под траурный зал. Эмилиано увидел открытый гроб, утопающий в цветах,
Эмилиано не пошел на похороны отца. Он лишь сообщил матери по телефону, что у него все в порядке, но что он хотел бы некоторое время побыть один. А потом всю ночь и весь следующий день не вылезал из своей «Ланчи». Без остановок он пересек всю Швейцарию, весь север Франции и, приехав в Кале, погрузился на паром и переправился в Дувр.
Очутившись в Англии, Эмилиано тут же поехал в Лондон, куда явился совершенно измученный и разбитый. В убогой гостинице на Эбери-роуд он сразу свалился в кровать в своем номере, велев принести две бутылки виски. Он пил, надеясь впасть в глубокий сон, от которого лучше всего было бы вообще не проснуться, но сон не шел к нему. Эмилиано наорал на горничную, пришедшую, чтобы прибрать в номере, швырнул бутылкой в рассыльного, явившегося узнать, что случилось, и портье вынужден был вызвать полицию.
Потерявший рассудок от неимоверного количества виски, Эмилиано бросился на полицейского, который хотел урезонить его, и затеял с ним форменную драку. На помощь блюстителю порядка подоспел еще один полицейский, и вдвоем они скрутили его. И только в участке, куда его тут же доставили, крепкий сон наконец-то сморил его.
Два дня спустя дверь камеры открылась, и на пороге возникла массивная фигура монсеньора Бригенти.
– Только вы могли отыскать меня, – с усмешкой заметил Эмилиано.
У него за эти дни отросла густая щетина, рубашка была порвана, волосы растрепаны, но он снова владел собой.
Монсеньор Бригенти не стал терять времени на объяснения, каким образом он выяснил местопребывание беглеца и как ему удалось явиться сюда в столь короткий срок.
– Ты плохо выглядишь, мальчик, – сказал он без тени укора.
– Вы тоже не в лучшей своей форме, – заметил тот.
У прелата было серое усталое лицо и воспаленные глаза, как у человека, не спавшего несколько дней.
– Годы берут свое, мой мальчик. Все мы стареем, – ответил он.
– Чем могу быть полезен? – вызывающе спросил Эмилиано.
– Мне ничем, – сказал он. – А матери своей ты нужен. Так что собирайся, я отвезу тебя к ней.
По тому, как предупредительно обращались с ним полицейские, было ясно, что монсеньору Бригенти каким-то образом уже удалось замять дело, и через четверть часа они с Эмилиано покинули тюрьму.
Эстер ждала их в номере на третьем этаже отеля «Савой». Обнимая ее, Эмилиано словно бы увидел мать другими глазами – никогда она еще не была ему так близка. Впервые за многие годы в ее объятиях он почувствовал себя в безопасности. Мать не спросила его о причине этого неожиданного бегства, не стала выяснять, почему он оставил жену в Сен-Морице и не явился на похороны отца. Она лишь тихо сказала: