Черный лебедь
Шрифт:
– Ну, клянусь, – скептически усмехнулся я.
– Ты не веришь мне, – укоризненно покачала головой мама.
– Ты-то сама себе веришь?
– Если честно, то не очень. Но ведь попытка не пытка.
– Да, кажется, так говорил товарищ Берия. Ладно, обещаю, что сам буду искать этот клад.
И тут до меня дошло. Я решил, что мама нарочно пыталась заморочить мне голову, чтобы отвлечь от пьяных посиделок с друзьями. Отсюда и эта фантастическая новость.
– Вместе поедем, – сказала она.
Чем еще больше утвердила меня в моем предположении. Но, как бы то ни было, в тот день я остался дома. Мне очень
В таком благостном настроении я заснул, а утром проснулся в бодром расположении духа. Даже зарядку сделал, вернее, попытался сделать. Подвигал немного руками, и на этом все закончилось. Решил, что с завтрашнего дня многократно увеличу нагрузку. И в путешествие отправлялся с удовольствием. Пусть и нет никакого клада, зато развеюсь. Заодно проникнусь духом своих благородных предков. Кто его знает, может, одного только этого хватит для того, чтобы бросить пить. А может, и не нужно никакого особого вдохновения, подумал я. Собираясь в путь, я не чувствовал в себе желания приложиться к бутылке. Может, оно вообще не появится.
Выпить мне захотелось, когда я заходил в рейсовый автобус. Одна черноокая красотка смотрела на меня с таким отвращением, что, казалось, ее сейчас вырвет. Конечно же, я знал, в чем причина. Мое лицо. Эх, если бы действительно клад существовал.
Мы выехали рано утром, а в усадьбе были только к обеду. Полтора часа ушло на один автобус, два вместе с ожиданием – на другой. Еще час пришлось идти пешком. Вокруг усадьбы поля, леса и никаких населенных пунктов окрест. Неудивительно, что отсюда убрали филиал техникума. Интересно, какая организация размещается здесь сейчас? Да и впустят ли нас на внутреннюю территорию?
Оказалось, что мои волнения напрасны. Въезд в усадьбу никто не охранял. И ворота нараспашку. А если точней – не было никаких ворот. Изъеденный временем и бесхозицей антаблемент по-прежнему крепко держался на трех массивных колоннах, но здесь еще должны были быть собственно ворота – две тяжеленные кованые створки. Я видел их собственными глазами, когда уезжал отсюда осенью восемьдесят четвертого. Но сейчас ничего не было. Похоже, кто-то очень умный приделал им ноги.
Сама усадьба имела гораздо более плачевный вид. Почти полностью разрушенные павильоны и бассейны паркового ансамбля, какая-то дикая растительность вместо некогда ухоженных садов, дворец в жутком состоянии – если раньше в окнах были стекла, то сейчас в них не было даже рам. С корнем все вырвано. Крыша просела, местами обвалилась совсем. А что внутри, лучше и не говорить. Все мраморные элементы интерьера исчезли, даже перила с лестниц содраны, стены местами с отбитой штукатуркой. По гулким сиротливым анфиладам дворца гуляли сквозняки – и все равно угадывался
– Ты чем-то раздражен? – заметила мое состояние мама.
– Пять лет назад мы здесь жили. Жили! А сейчас здесь даже бродяги жить не захотят!
– Ничего не поделаешь, – безмятежно пожала она плечами. – Идет процесс разрушения, мы не в силах его остановить.
– Бардак здесь полным ходом идет. Никому ничего не нужно. А ведь это наш с тобой дворец. Кому он еще может принадлежать?
– Государству он принадлежит. А государство так просто ничего никому не отдаст. А если бы отдало, что бы ты с этим всем делал?
– Восстановил бы все как было.
– А как было?
– Грандиозно было.
– Сама вижу, что грандиозно. Даже не думала, что усадьба моего деда была такой огромной.
– И огромной. И красивой. В краеведческом музее есть старинные фотографии. Можно восстановить хотя бы внешний облик. И внутри можно все восстановить, если очень захотеть.
– Ты хочешь?
– Хочу.
– В стране происходит много интересного. Но я не думаю, что когда-нибудь будет принят закон, возвращающий дворцы наследникам их законных владельцев. Так что не мечтай.
– А если выкупить? – разошелся я.
Так вдруг захотелось стать законным владельцем этой усадьбы, привести ее в божеский вид, жить здесь – завести орловских рысаков, русских борзых, совершать пышные выезды на охоту. Конечно же, я понимал, что это невозможно. Но мечтать же не вредно. Вредно не мечтать. На дно рюмки тянет заглянуть, если не мечтать.
– Государственная собственность частным лицам не продается. А если вдруг, то денег не хватит расплатиться.
– Но мы же можем найти деньги, – упавшим голосом сказал я.
Мне совсем не верилось, что мы можем найти клад.
– Что-то я сомневаюсь. Здесь такие масштабы. Я даже не представляю, где новая конюшня.
Если честно, я тоже терялся. Когда я был дома, усадьба представлялась не такой большой, какой она оказалась на месте. А клад должен был находиться на месте новой конюшни. Вернее, на месте, где был заложен под нее фундамент. Какой-то погреб там должен быть каменный. Тайник успели сделать, а конюшню достроить – нет. А может, так было задумано.
– Наверное, там же, где и старая.
Эдуард Станиславович, Женин отец, показывал мне старинную карту усадьбы. Да я и без нее представлял, где что находится. Дворец, галереи, флигеля, лестница, пристань, парковый ансамбль, хозяйственные постройки. И где-то среди этих построек должна была быть конюшня.
Это направление мы и решили обследовать. Это был целый двор, забором которому служили выстроенные прямоугольником здания. Заброшенные строения не совсем понятного назначения. Двор зарос травой, но чувствовалось, что здесь недавно хозяйничали представители советской власти. Возле каменного сооружения явно старинной постройки валялись стертые автомобильные скаты, разломанные аккумуляторные батареи, никому не нужная окоченевшая от грязи и времени техническая куртка. Само строение разбито на четыре бокса. Ворота сняты, но все равно ясно, что здесь был гараж. А при старом, так сказать, режиме, возможно, располагались конюшни. Старые конюшни.