Черный Легион: Омнибус
Шрифт:
Остатки белого мехового плаща, лохмотья которого были накинуты на плечи Гора, залило темно-красным. На меня хлынул дождь крови генетического божества. Мне захотелось смеяться, сам не знаю, почему. Возможно, из-за шока. Шока и неприкрытого облегчения.
Штурмовой болтер на тыльной стороне Когтя трижды дернулся, всадив в открытую грудь и шею Гора шесть болтов. Они разорвали его изнутри, добавив внутренности к крови, которая лилась на тех из нас, кто оставался лежать распростертым.
Так они и стояли — в глазах одного
В тот день мне повезло. Не только потому, что я пережил битву с полубогом, которую вообще не следовало вести, но и потому, что услышал последние слова, сказанные Абаддоном его отцу. Медленно и плавно отведя Коготь назад, он вытащил его из тела отца, и за миг до того, как Гор рухнул — за миг до того, как в глазах примарха окончательно погас свет — Абаддон тихо прошептал четыре слова.
— Я не твой сын.
Это последнее и самое темное тысячелетие
999. M41
Итак, первая часть нашей истории подходит к концу. Перо Тота может какое-то время передохнуть, пока мои хозяева корпеют над этими словами и выискивают среди надиктованных строчек слабость. Но я сомневаюсь, что ему предстоит долгий отдых. Им хочется большего. Им поведали о происхождении Черного Легиона, теперь они будут расспрашивать о его рождении и первых сражениях, а также о последующих Тринадцати Крестовых Походах. Еще так много предстоит рассказать. Так много войн выиграно и проиграно, так много братьев и врагов ушли в воспоминания.
После Града Песнопений настало Просвещение, когда мы бились с теми, кто не присягал на верность Магистру Войны и пытался положить конец нашему восхождению. В ту эпоху мы пересекли Империю Ока, завершая Войны Легионов путем возвышения над Девятью, и один за другим примархи склонились перед Абаддоном. Некоторые с готовностью, некоторые неохотно, а одного пришлось поставить на колени. Но в конце склонились все. Лоргар, Пертурабо, Фулгрим, Ангрон, мой отец Магнус… даже Мортарион, который ближе всех подошел к тому, чтобы убить нас, посредством своих священных моровых поветрий.
А после этого пришел наш Первый крестовый поход. Имперская хроника помнит его как первый раз, когда Девять Легионов вырвались из Ока и вернулись в Галактику большими силами, противостоя неподготовленному Империуму. Девять Легионов помнят его благодаря триумфу при Уралане, где Магистр Войны взял свой демонический клинок, Драх`ниен.
У нас, входящих в Эзекарион, иные воспоминания — или, по крайней мере, они фокусируются совершенно на другом. Возможно, новые регенты Империума не ожидали нашего возвращения и потому были не готовы к встрече с нами,
Я до сих пор вижу его: древнего короля-храмовника, восседающего на вручную вырезанном из бронзы троне и обвившего закованными в броню пальцами рукоять своего громадного клинка. Я и теперь помню, как в моем тайном зрении безграничная гордость и абсолютная вера в нашего прародителя превращала его ауру в бурлящий перламутрово-золотистый ореол.
— Стало быть, ты вернулся, — его голос был глубок и стар, как само время, однако не надломлен довлеющими над ним годами. — Я никогда не сомневался, что так и будет.
Он плавным движением встал с трона, выпрямив спину и расслабленно держа в одной руке Меч Верховных Маршалов. К тому моменту он уже был ветераном с возрастом более тысячи лет. Годы оказали на него разрушающее воздействие, но в нем пылала жизненная сила.
Затем Абаддон сделал шаг вперед, молча подав нам знак опустить оружие. Он склонил голову в уважительном приветствии.
— Я вижу, время сделало твой доспех черным, как наши.
Древний Храмовник спустился от своего трона на три ступени, не отрывая взгляда от лица Магистра Войны.
— Я искал тебя. Пока Терра горела в огне ереси твоего отца, я охотился за тобой, денно и нощно. Мне всегда преграждали путь нижестоящие. Они постоянно умирали, чтобы ты мог жить.
Он остановился не более, чем в двух метрах от Абаддона
— Я никогда не прекращал искать тебя, Эзекиль. Ни разу за все эти долгие годы.
Тогда Абаддон поклонился без тени насмешки. Ее не было ни в его глазах, ни в его сердце. Эзекиль всегда любил отважных противников, а никто не был отважнее, чем этот рыцарь.
— Это честь для меня, Сигизмунд.
Они оба подняли клинки…
А потом была Комморра. Та бесконечная ночь, когда мы осадили Темный Город, намереваясь стереть с лица Галактики один из их знатных домов в наказание за то, что те отняли у меня Нефертари. Абаддон не пытался обуздать мое горе и удержать меня под контролем. Он поощрял мою ярость. Восхищался ей. Он приказал Черному Легиону войти в паутину, чтобы поддержать мой лихорадочный гнев. Это — преданность, друзья мои. Это — братство.
Однако все это еще только предстоит.
— Хайон, — одна из моих пленителей произносит мое имя, и я улыбаюсь тому, как оно звучит, исходя из человеческой гортани. Она постоянно задерживается дольше всех, когда прочие уходят, и задает наиболее насущные вопросы. Она приходит с вопросами, которые важны для меня, а не стремится к очередному сухому вспоминанию богов, веры, слабости и войны.
— Приветствую, инквизитор Сирока.
— С тобой все в порядке, еретик?
— Вполне в порядке, инквизитор. Вы пришли с вопросом?