Черный Легион: Омнибус
Шрифт:
— Всего одним. Пока что в своих показаниях ты продолжаешь умалчивать об одном жизненно-важном аспекте — ты не сказал, почему сдался нам на попечение. Зачем лорду Эзекариона так поступать? Почему ты явился на Терру в одиночестве, Хайон?
— Ответ прост. Я пришел, поскольку я — посланник. Я несу сообщение от моего брата Абаддона, чтобы передать его Императору перед тем, как Повелитель Человечества, наконец, умрет.
Я слышу, как у нее в горле перехватывает дыхание. Инстинкт заставляет ее ответить еще до того, как она вообще успевает
— Бог-Император не может умереть.
— Все умирает, Сирока. Даже идеи. Даже боги, а в особенности — ложные боги. Император — воспоминание о человеке, посаженное на сломанную машину ложной надежды. Золотой Трон отказывает. Никто не знает об этом лучше нас, обитателей Ока. Мы видим, как умирает Астрономикон. Мы слышим, как стихает песнь Императора. Я явился на Терру предать себя в ваши руки не для того, чтобы посмеяться над умиранием Его света, но я не стану и прикрывать правду сладкой ложью, чтобы вам было легче ее слышать.
— Инквизитор, для меня это не сообщения на экране и не списки с цифрами потерь, которые можно сбросить со счетов. Свет Императора угасает по всей Галактике. Сколько флотов и кораблей было утрачено за последние десятилетия из-за того, что Астрономикон мигает? Тысячи? Десятки тысяч? Сколько миров только за последние десять лет возвещали о своем мятеже, или же кричали, посылая психический зов о помощи? Сколько затихло под покровом варпа, и теперь там ничего нет, только ходят демоны? Здесь же, на Терре… Вы слышите хоть один из тысяч миров сегментума Пацифик? Четверть Галактики умолкла. Вам известны причины этого? Известно, что за войны они ведут, окутанные безмолвием и тенью?
Какое-то время она молчит.
— Что за сообщение ты принес Императору?
— Оно довольно простое. Эзекиль попросил меня отправиться сюда и предстать перед нашим прародителем, как мы делали, когда Империум был юн. Я взгляну в пустые глазницы Императора и скажу ему, что война почти закончена. Наконец, спустя десять тысяч лет изгнания в преисподнюю, его падшие ангелы возвращаются домой.
— Разве ты не нужен Магистру Войны в этой войне, на передовых?
— Я нахожусь именно там, где нужен ему более всего, инквизитор.
Я чувствую, что она наблюдает за мной после этих загадочных слов. Она оценивает меня по ним, рассматривает их возможные значения. И, наконец, кивает.
— И ты продолжишь рассказывать свою историю?
— Да, инквизитор.
— Но зачем? Зачем ты даешь своим врагам все, о чем они просят?
Ах, какой вопрос. Разве я тебе не говорил, Тот? Не говорил, что именно она задавала существенные вопросы?
— Это Конец Времен, Сирока. Никому из вас не суждено пережить пришествие Багряного Пути. Империум проигрывал Долгую Войну с момента, когда ее только объявили, и теперь мы вступаем в эндшпиль. Я расскажу вам все, инквизитор, поскольку для вас это ничего не изменит.
Чудотворец
Только смертные меряют
Таких ключевых точек у меня в достатке. Империум — та империя, которую я помогал создавать — расправился с тысячами моих братьев с момента объявления Долгой Войны. А я сразил сотни его защитников — как достойных, так и нет.
Порой все можно свести к еще более примитивному поэтизму. В прошлом я отмечал течение лет, считая покушения Телемахона на мою жизнь и свои ответные попытки уничтожить его. Впрочем, наши ожесточенные поползновения против друг друга играли в те первые годы малую роль. Наша вражда стала глубже и усугубилась только тогда, когда у нас за спиной оказались армии.
Мысль о том, что сейчас он там, вдали от Терры, командует моим флотом, странно успокаивает. Он странствует подле Магистра Войны, пока я нахожусь здесь, ослепленный и изувеченный в плену, и рассказываю эти истории сервитору, который даже никогда не поймет, солгал ли я.
Этой ночью у меня пощипывает кожу от новой боли. Инквизиция не настолько наивна, чтобы думать, будто их мелкие пытки что-то значат для меня, и потому я задаюсь вопросом, зачем они вообще себя ими утруждают. От того, что мою кожу режут сакральными клинками, а кости ломают при помощи священных приспособлений, сказанное мной не изменится ни на слово.
В конце концов, я не в силах изменить правду.
Полагаю, нескольких из них тревожит, что я сдался под стражу имперцев. Они не уничтожили мою армию и не захватили меня в бою. Я прибыл на поверхность Терры в одиночестве, и это остается ударом по их гордости. Неудивительно, если учесть, сколько раз Инквизиция пыталась убить меня в прошлом. Поколение за поколением агентов Инквизиции охотились за мной на протяжении тысячелетий, преследуя меня под бесчисленными именами и титулами. Некоторые даже оказались близки к тому, чтобы прикончить меня. Империум крайне упорен.
Не всех моих пленителей так легко поймать на приманку. Сироку — в наименьшей степени. Она все чаще и чаще приходит одна, и я гадаю, кто же забирает пергаменты, несущие на себе надиктованные мной слова.
— Что случилось после Гармонии? — спросила она меня.
Как мне на это ответить? Все. После Гармонии случилось все. Война за войной, битва за битвой, союз за союзом и предательство за предательством. Мы выдержали, мы выжили и мы возвысились.
— Но что случилось сперва?
Инквизитор Сирока может быть нетерпеливой.