Черный легион
Шрифт:
48
Только оказавшись на перроне берлинского вокзала, Лилия Фройнштаг вдруг поняла, что идти ей, собственно, некуда и что этот, облаченный в панцирь из густого холодного тумана, угрюмый, притихший город — совершенно чужой для нее. Избрав его для того, чтобы провести здесь две недели своего отпуска, она явно ошиблась. Уже сегодня окажется, что ей нечего делать здесь даже в течение двух дней. Впрочем, одно дело, весьма важное, у нее, конечно, найдется…
— Вас подвезти, унтерштурмфюрер?
Лилия
Но даже убедившись, что обращаются именно к ней, Лилия не отозвалась и не повернула головы. Лишь краешком глаза следила за тем, как черный «хорьх» медленно, упорно движется вслед за ней, нависая крыльями над коричневатой бровкой тротуара.
— Какая убийственная непочтительность к старшему по званию, — иронично возмутился тот, кто обращался к ней.
Машина остановилась, и офицер в черном кожаном плаще выглянул из нее, словно из люка танка. — Придется вас, унтерштурмфюрер, наказать.
Лилия тоже остановилась, взяла свой небольшой чемоданчик обеими руками и, прикрыв им колени, исподлобья уставилась на старшего по званию.
— Вы так и собираетесь идти от Александрплац пешком через весь Берлин, унтерштурмфюрер Фройнштаг?
Услышав свою фамилию, Лилия вздрогнула и с нескрываемым испугом проследила, как двухметровый верзила с охваченными кожей могучими плечами неторопливо, угрожающе выбирается из машины. Гигант вполне мог показаться ей знакомым. Где-то она, несомненно, видела это суровое, слегка удлиненное лицо с чуть утолщенным для римского носом и тонковатыми, «жестокими» губами… Но эти шрамы… Нет, человека с такими глубокими раздваивающимися шрамами она не припоминает.
— Я привыкла ко всему, и к марш-броскам — тоже, господин штурмбаннфюрер.
— Не сомневаюсь, — немецкий язык был создан именно такими суровыми гигантами и только для них предназначался. Каждое слово в устах штурмбаннфюрера звучало так, как когда-то звучало в устах вождей древнегерманских племен, когда они выстраивали свои рати на равнинах, которым через несколько минут суждено было стать полями битв.
Чуть отклонившись, Фройнштаг увидела, что за рулем тоже сидит эсэсовец, и поняла, что этот, с «пиратскими» (ирамами на лице, штурмбаннфюрер вышел не из попутной машины, что это его личный водитель. Да к тому же офицер.
— Так мне позволен марш-бросок по Берлину?
— Это вам еще предстоит, унтерштурмфюрер, еще предстоит, — заверил ее верзила. — Хотелось бы только знать, куда вы направляетесь.
— А мне не менее интересно знать, с кем имею честь
Эсэсовец с «пиратскими» шрамами удивленно посмотрел на девушку и иронично улыбнулся. Но хотя улыбка действительно получилась ироничной, лицо новоявленного Квазимодо явно подобрело: «Так вы действительно не догадываетесь, с кем говорите? — вычитала она в этой улыбке. — Ну, знаете ли…»
— Вы в самом деле не понимаете, кто перед вами, или же для вас важен ритуал знакомства?
— Ритуалы меня как раз не интересуют, — окинула его откровенно оценивающим, сугубо женским взглядом Лилия. Офицер был еще относительно молод и выглядел довольно могучим мужиком. Таких битюгов у них в женской казарме уважали, прощая им все: и отвратительность рожи, и пьяные приставания, и даже откровенное хамство. Знали, что в постели они заставят этих меринов расплачиваться за все, чего натерпелись, прежде чем их уложат под холодные солдатские одеяла. Таким парням было чем расплачиваться — вот что усмиряло их гордыни. — Вы, очевидно, бывали у нас в воскресном секс-бункере? Наверное, там и видела вас когда-то? Хотя память на лица…
— Не знаю, о чем вы, Дитя Казармы… — вновь улыбнулся штурмбаннфюрер, предчувствуя, как резанет слух Фройн-штаг ее собственная кличка.
— Вам известно даже то, что в лагере меня называют Дитя Казармы? — совершенно опешила Фройнштаг. — Тогда кто вы? Из гестапо? Нет, СД?
— Ну, кличка у вас, положим, появилась значительно раньше. Когда пришлось работать в Югославии. Откуда вас вскоре перебросили в Словению разбираться с бежавшими туда итальянскими антифашистами.
— Значит, гестапо, — почти обреченно утвердилась в своем подозрении Фройнштаг. И почувствовала, что ее охватывает легкий озноб.
Штурмбаннфюрер по-садистски молчал, не подтверждая, но и не опровергая ее предположение.
— Тогда какого черта измываетесь? — вдруг разозлилась она, прекрасно понимая, чем заканчиваются подобные загадочные встречи с людьми, слишком хорошо знающими, какие платьица ты носила в шестом классе. — У вас возникли ко мне вопросы? — она оглянулась по сторонам. Типов в штатском поблизости не наблюдалось. Странно. Впрочем, чтобы арестовать ее, одного такого верзилы вполне достаточно. — Что вы молчите, штурмбаннфюрер? Не церемоньтесь.
— Обычно я и не церемонюсь. В этом, Дитя Казармы, вы еще сможете убедиться. А пока — в машину, — отступил он от дверцы.
— Рядом с водителем?
— Или со мной, на заднем сиденье.
— Знаете, как-то не хочется… на заднем.
Штурмбаннфюрер промолчал. Водитель едва слышно рассмеялся. Лилия хлопнула дверцей и положила чемоданчик себе на колени, что, однако, не помешало водителю прицениться к оголившимся во время посадки ногам, задержав на них взгляд дольше, чем требовало приличие.