Черный легион

Сушинский Богдан Иванович

Какое-то время все мрачно молчали, глядя на неподвижное тело оголенной сибирячки.

Чолданов положил руку на плечо Курбатова.

— Не стоило бы, конечно, понимаю, но… Да упокоится душа ее мятежная. Сибирь велика.

— Спор решен не в нашу пользу, господа, — согласился Кульчицкий.

— Погибла прекрасная русская девка, — возмутился Власевич, — а вы рассуждаете у ее тела, словно стоите на скотомогильнике. Пора уходить, командир. Кончилась наша таежная побывка.

4

— Я тот самый

монах, которого вам рекомендовал папский нунций, — ровно в двенадцать, минута в минуту, появился на пороге резиденции архиепископа этот редкой мужской красоты двадцатипятилетний сицилиец.

— Проходите, садитесь. Нетерпеливо жду вас.

— Вообще-то я имею честь представлять здесь, на севере, интересы ордена христианских братьев. Но, придя вам на помощь, не буду представлять никого, кроме самого себя. Такие мои полномочия вас устраивают?

— Вполне, — растерянно заверил его Ориньяк после некоторого бессловесного замешательства.

— Ваше согласие избавляет меня от необходимости отвечать на массу ненужных вопросов. Я всегда очень ценю это.

— Насколько я понял, вы собираетесь каким-то образом помочь мне?

— Хотите сказать, что в вашем случае куда больше подошел бы кто-нибудь из известных адвокатов? — едва заметно улыбнулся гость.

— Не могу знать, что именно вам известно о нем, но мне-то хорошо известно, что дело мое довольно… щепетильное. Самое страшное в нем — огласка. Любая, пусть даже незначительная огласка.

— И, понимая это, вы всерьез предполагаете, что помочь вам способен кто-либо из тех известных адвокатов, которых вам могут посоветовать? — мило улыбнулся монах.

Хотя он и явился в хорошо подогнанном цивильном костюме, однако выправка у него была явно офицерская. У Ори-ньяка язык не поворачивался называть его монахом. Тем не менее архиепископ запомнил, что превыше всего гость ценит умение не задавать лишних вопросов.

— Разве что вы настолько искушены в юриспруденции.

— Мой вам совет: в подобных случаях всегда обращайтесь к монахам ордена христианских братьев. И вам нечего будет бояться огласки.

— Как вас зовут?

— Монах Тото. Перед вами бедный, вечно молящийся монах Тото из ордена христианских братьев. Всего-навсего.

Ориньяк прекрасно знал возможности этого малопопулярного монашеского ордена, значительно уступавшего по своей мощи и влиянию орденам иезуитов, бенедиктинцев и даже доминиканцев. Поэтому готов был воспринять совет монаха как шутку. Или издевательство. В зависимости от того, сколь долго продлится эта комедия.

— Впрочем, мы тоже не обходимся без адвокатов, — решил внести некоторую ясность Тото. — Один из них как раз и займется вашими молитвами о снисхождении Божьем. Особенность в том, что он будет нанят не вами, а нами. Орденом. И гонорар его определен в довольно скромную, давайте говорить прямо, сумму. Которую вам следует вручить мне. Лично мне. Послезавтра.

Он достал из нагрудного карманчика листик с указанной суммой и положил его на стол перед архиепископом. У того брови полезли к венчику волос на голове. Сумма действительно была., мизерной! Чисто

символическая сумма, которую, учитывая характер дела, даже стыдно было произносить вслух.

— Вы, очевидно, ошиблись, — дрожащим голосом произнес Ориньяк.

— Что вас смущает?

— По-моему, вы забыли дописать как минимум три ноля.

— Три? — переспросил монах. — Вы так считаете? Приятно знать, что вы сами установили цену, — ослепительно улыбнулся монах из-под коротких, явно немонашеских усов. — Это избавит нас от ненужных тонкостей. Уверен: адвокат не станет возражать. Он ценит волю клиента. Но срок оплаты, заметьте, остается тем же.

И тогда архиепископ ужаснулся еще раз. Теперь уже собственной неосмотрительности. В такой срок найти такую сумму было делом почти немыслимым. Вот только отступать уже было поздно.

Деньги он, конечно, нашел. Но и мнение об ордене христианских братьев у него в корне изменилось. Впрочем, дальше события начали развиваться по какому-то совершенно невероятному замыслу.

Ровно через три дня женщина, из-за которой архиепископ чуть было не лишился сана, через своего адвоката передала письменные извинения, покаянно сознавшись, что оговорила честнейшего человека, да к тому же сделала это, находясь в состоянии сильного душевного расстройства и, несомненно, под влиянием сатаны.

Причем письмо этой грубой, необразованной женщины, которая еще недавно способна была скорее перегрызть себе горло, чем простить Ориньяка, а тем более — выдавить из себя хотя бы два слова извинения, было составлено столь деликатно, в таких извинительных выражениях, что оно казалось вполне приемлемым для чтения и папой, и его кардиналами.

Само собой разумеется, заверенную нотариусом копию его сразу же послали в Рим. А еще через неделю женщина ушла в монастырь, где через две недели мирно скончалась от «сердечного приступа во время вечерней молитвы». Что в монашеском миру считается почти идеальной, вымоленной ангелами смертью.

Архиепископ сам отпел ее, человеколюбиво простив все грехи и прегрешения. Явные враги архиепископа тоже как-то сразу приумолкли, неожиданно оставив его в покое.

Что касается монаха Тото, «бедного, вечно молящегося монаха», то с той поры он наведывался к архиепископу лишь дважды. Но уже не в связи с этой, достойной сожаления, историей, а с удивительно мелкими просьбами: сообщить кое-какие подробности о тех или иных событиях, происходящих в Ватикане, охарактеризовать кое-кого из известных архиепископу священников, замолвить словечко о некоем согрешившем по молодости лет семинаристе.

Но даже такие просьбы возникали ненавязчиво, как бы между прочим, во время визита вежливости. При этом монах Тото никогда и словом не обмолвился ни о былых огорчениях архиепископа, ни о своей помощи.

А два дня назад он вдруг появился еще раз. Но в этот раз Тото был настроен решительно.

— Мы, монахи ордена христианских братьев, крайне обеспокоены судьбой папы римского. Его безопасностью, — как всегда, осчастливил он архиепископа своей безукоризненно белозубой, хотя и суровой, улыбкой.