Черный легион
Шрифт:
Розданов растерянно помолчал. Даже сейчас, в полумраке камеры, Громов видел, как по-старчески седы его волосы.
— Во всяком случае понимал бы, с кем имею дело. Это всегда важно. Даже когда расстреливаешь врага, важно знать, кто перед тобой. Разве не так?
— Война всегда творилась по законам своей человеческой жестокости и своей жестокой человечности.
— Можете тоже обращаться ко мне, как к русскому офицеру: «господин поручик».
— Это нетрудно.
— Марина Цветаева — слышали о такой поэтессе?
— Только слышал.
— Какое-то время она тоже была в эмиграции. Перед
В них — вся трагедия земли нашей, вся безысходность нашей дикой Славянии. Откровенно, подпоручик, ваш отец все же был белым офицером?
— Прадед, дед, отец по отцовской и материнской линиям — все были казачьими офицерами. Потомственный офицерский род. Но в Белой гвардии никто из них не служил, не довелось.
— Иначе вас ни за что не произвели бы в лейтенанты. Об этом я как-то не подумал. Но все же объясните мне, подпоручик, кому нужен был большевистский переворот? Ведь все шло так хорошо. Произошла революция. Россия могла пойти тем же путем, которым идет Америка, Франция, Англия, хотя в Англии и сохранилась монархия. Не будь этого жидобольшевистского переворота, не было бы и Гражданской, не было бы содомского кровопролития, которое погубило или рассеяло по миру лучшие умы России, цвет ее интеллигенции. Раскуркуливания, расказачивания, чисток, террора, сибирских концлагерей — ничего этого не было бы… Так кому и ради чего понадобился этот переворот?
— Все ответы вам известны, поручик.
— А какая могла бы у нас быть армия! Я не раз ловил себя на мысли: если бы нашлась сила, которая смогла бы тогда примирить и слить воедино Красную армию и Белую гвардию… Разве сыскалась бы в мире сила, способная противостоять ей? Нашлись бы генералы, превосходящие по опыту и таланту наших, в том числе и красноармейских?
— Но объединить их было некому, поручик. И давайте исходить из этого.
— Да-с, некому. А жаль. Именно поэтому мы, русские офицеры, до сих пор истребляем друг друга. Вместо того, чтобы, как в Первую мировую, в одних окопах противостоять германцам…
Его прервали голоса, топот ног, шум у двери камеры. Оба умолкли, стали у стены под окном, плечом к плечу, готовые ко всему, даже самому страшному.
17
Старинный особняк, отведенный Скорцени под резиденцию, понравился ему уже хотя бы потому, что чем-то напоминал «северную цитадель» фюрера. Высокий, монастырского вида забор, массивные дубовые ворота, стилизованное под рыцарский замок строение, окруженное могучими ветвистыми кленами…
За этой же оградой, рядом с замком, находилась вполне современная, похожая на небольшой туристический отель, двухэтажная вилла. Она казалась более комфортабельной, однако инженер-строитель
Что же касается хозяина этого рыцарского пристанища, синьора Кардьяии, и двенадцати диверсантов, «коршунов Фриденталя», то они расположились на вилле. К явному удовольствию штурмбаннфюрера, который терпеть не мог сутолоки и многолюдья.
Архитектор Кардьяни был агентом итальянской службы безопасности, давно работающим на «призрачную» разведку, созданную при министерстве иностранных дел Германии и опекаемую лично Риббентропом. Разведка эта действовала из руте вон плохо. Самонадеянно полагавшийся на нее Риббентроп постоянно попадал впросак, становясь объектом насмешек шефа абвера Канариса и гестаповского Мюллера.
Однако Скорцени от издевок воздерживался. Он сам уже не впервые прибегал к услугам секретных агентов риббентро-повской разведки, открыв для себя ее отменное достоинство: почти все осведомители оказались набранными из высокопоставленных аборигенов. Они были плохими добытчиками секретной информации, зато прекрасно ориентировались в местных условиях, а главное — всегда могли обеспечить надежной явкой или «лежбищем».
Вилла-замок Карпаро архитектора Кардьяни, прятавшаяся в холмистом лесу неподалеку от Витербо, на берегу озера Больсено, являлась именно таким, почти идеальным, «лежбищем»: с потайными комнатами, подвалами и ведущим к глубокому каньону подземным ходом…
Привлекало и то, что хозяин казался абсолютно надежным, насколько вообще можно полагаться на итальянца, связавшегося в юности с коммунистами-подпольщиками, среди которых умудрился каким-то образом стать яростным нацистом, приверженцем Муссолини, а, перелицевавшись в агента итальянской контрразведки, ровно через месяц был завербован одним из секретарей германского посольства в Риме. Насколько может казаться надежным, в представлении офицера С С, любой, пусть даже наиболее проверенный, агент-итальянец.
Узнав о том, сколько молодых мужчин станут его гостями, холостяк Кардьяни предусмотрительно увеличил штат своих служанок с четырех до семи. И когда в первый же вечер Скорцени наведался на виллу, то обнаружил, что она без каких-либо эксцессов и лишней рекламы превратилась в благопристойный международный бордель. Сам Кардьяни, правда, «прелюбодействовал» в это время за чертежным столом в своем кабинете, в башенке, надстроенной над вторым этажом. Но это не мешало заведению благоденствовать.
— Врач-венеролог божился мне, что ни одна из этих девиц никогда не была его пациенткой, — принялся убеждать Скорцени архитектор. — И я подумал, что вашим парням нелишне будет поразвлечься. Врач просто-таки клялся мне, штурмбаннфюрер.
— Относительно своих парней я вам такой клятвы дать не могу, — мрачно охладил его Скорцени. — И ни один врач-венеролог не возьмет на себя этот грех.
— Вас встревожило появление на вилле новой прислуги? Но я решил, что…
— Эта опрометчивость не имеет оправдания, Гергардт, — появление агентурной клички должно было напомнить Кар-дьяни, что расплачиваться за оплошность ему придется не как владельцу виллы, а как агенту.